Шрифт:
Закладка:
— Может, совесть заела, хочет загладить свою вину? — откликнулись другие.
Чогулдур ободряюще подмигнул Темиру, видя, что тот все еще стоит в нерешительности. Тогда бригадир сказал:
— Мы тронуты вашей заботой, Саке. Только вот чем будем расплачиваться?
Лесник смутился и замахал руками:
— Что ты, что ты! Это же бесплатно, это я дарю просто так. От души. — И шепотом на ухо: — Правда, у меня есть к вам одна маленькая просьбочка…
— Что за просьба? — невольно понижая голос, спросил бригадир.
— Я вам выпишу леса больше, чем нарубили. Вас прошу только помочь отвезти в лесхоз немного жердей. Срочно потребовалось.
— Посмотрим, как у нас завтра будут складываться дела, — вскакивая на коня, уклончиво ответил Темир.
Наверное, это и было здесь самое трудное — доставить лес на контрольный пункт, к началу ущелья. Сперва следовало надежно привязать к лошади аркап, на другом конце которого было закреплено бревно. Затем, держа лошадь за узду, осторожно волочить это бревно по склону. Особенно опасались так называемого "Ит олгон", страшного места, которое, но рассказам, не смогла пройти даже собака, там и околевшая.
Первым протащил по бездорожью две тяжелые лесины опытный Сыды. За ним с некоторыми интервалами двинулись остальные. По одному миновав то самое опасное место, все благополучно добрались до гребня и там остановились на перекур. Настал черед Болотбеку проскочить крутой склон "Ит олгон". И тут он сделал первую промашку — глянул вниз, куда убегал крутой и обрывистый, длиной в один выстрел склон. Там, в глубине, холодно мерцал нетронутый ногой человека снег, торчали островерхие скалы. Сердце Болотбека тревожно сжалось. Должно быть, его нерешительность передалась лошади, — гнедой стал пятиться.
— Может, лучше сесть на него? — стараясь успокоиться, громко спросил Болотбек наблюдавших за ним лесорубов.
— Ишь, какой умник нашелся. Подергивай сильнее! — оборвал его Асанкул.
Вдруг бревна стукнули по задним ногам лошади. Болотбек мигом развернул коня поперек тропинки.
— Хлестни его покрепче! Не то брёвна развернутся и свалят тебя — прокричал Сыды и, взяв топор, стал спускаться с гребня.
Растерявшись, юноша не знал, что теперь предпринять, кого слушать. Запоздало начал погонять лошадь. В это время бревна дважды перевернулись.
Бедный гнедой, скользя и падая, напрягался изо всех сил и какие-то мгновения еще удерживал груз. Этого было достаточно, чтобы подоспевший Сыды с ходу обрубил туго натянутый аркан. Бревна заскользили вниз и тотчас исчезли бесследно. С трудом устоявший на ногах гнедой, тяжело встряхнулся, жалобно заржал.
— О, баа-бедин! — точно так же, как после случая с Ыдырысом, обрадовался Сыды. — Счастье твоей матери, что ты остался живой. Только всех нас сильно перепугал. Что бы с тобой было, если бы сорвался отсюда, как эти бревна?
— Тебе здорово повезло, слава богу, ушел от беды, — словно в чем-то оправдываясь перед Болотбеком, сказал бригадир. — Небось, сердце ушло в пятки? Ничего, крепись, будь мужчиной. Привыкай к трудностям. Зато теперь знаешь, что такое "Ит олгон"; Завтра проедешь здесь смелее…
Колени Болотбека мелко дрожали. Др него окончательно дошло, какому грозному риску он только что подвергался.
В то последнее утро домик Мекуша наполнился терпким, хвойным запахом. Джума еще с ночи усердно окуривал комнату смолистыми ветвями арчи.
Позже всех проснулся дядюшка Касым.
— Эх, друзья, какой я добрый сон только что видел! — блаженно улыбаясь и потягиваясь, сказал он.
— Твой сон все равно, что помет лисы, — с неожиданной агрессивностью заявил Чогулдур. — Разве тебе приснится что-нибудь доброе?
Однако Джума не стерпел, попросил рассказать, что это за особый сон.
— Тогда слушайте, не перебивайте, — вроде бы вынужденно согласился Касым. — Снилась мне дикая яблоня. Та, что растет около нашего аила, на горе. У яблони — народ, у всех в руках ружья, а некоторые даже о гончими псами. Охота не охота, но и не сбор урожая в саду. Все пытаются сбить выстрелом самое крупное и румяное яблоко. Хотя до него — шапкой достать. Особенно старается Чогулдур. Но сколько он не стреляет — все мимо. Тут появилась моя одноглазая соседка. Подстрелила яблоко с первого выстрела. Разрезали это яблоко на мелкие части и всем поровну разделили. Чогулдуру тоже кусочек достался…
— Касым с утра не соврет — дня не проживет, — не сдавался охотник.
Болотбек едва дослушал "сон" дяди Касыма, подошел к порогу, нетерпеливо сорвал последний, листок своего календаря:
— Ура! Сегодня день отъезда!..
До самого обеда заготовщики очищали лесосеку. В обед приехал Айылчиев. Вместе с бригадиром он долго вымерял сложенный лес. На каждое дерево ставил зарубку и карандашную пометку.
Лесорубы сидели в сторонке, блаженно курили, балагурили, смеялись шуткам Касыма. Приятно пригревало солнце. Пропахшие потом зимние шапки, брошенные испанкой кверху, валялись рядом на снегу.
— Послушай, Чогулдур, а не подаришь ли ты мне щенка от твоей гончей? — спросил у охотника Касым.
— Не могу, Касыке.
— Это почему же "не могу"? Сука еще не ощенилась, а уже не можешь. Неужто всех запродал?
— Разобрали всех, — спокойно отвечал тот. — На будущий год подарю.
— Спасибо, обрадовал. Я твоими щепками сыт по самое горло. Теперь и сам не возьму. Даже если из твоего щенка вырастет Кумаик[20].
— Как знаешь, я тебе не навязываю.
Наконец Темир с лесником возвратились к бригаде. По всему было видно, что бригадир не доволен.
— Все, друзья, закончили. Поздравляю! — левой рукой он потряс какой-то бумажкой, правой сорвал с себя шапку и бросил оземь.
Переждав радостный гул, Темир нерешительно заговорил:
— Вот лесник теперь просит, чтобы каждый подбросил к его дому по паре жердин… Как думаете, поможем? — А за что? — громко удивился Джума. — Может, за вчерашнее угощение?
— Вот жила, неужели он и шага не ступит без калыма! — вскипел Чогулдур. И впрямь, видать, он возненавидел теперь лесника открытой ненавистью.
Словно бы не слыша этих реплик, Айылчиев, быстро попрощавшись, уехал. Заторопились домой и лесорубы, чтобы засветло миновать большую часть обратной дороги.
И вот они уже в пути. — десять всадников на выносливых разномастных лошадях. По бокам каждой привязаны две тонких еловых жерди.
Прощайте, густые чащобы Каратал-Джапырыка! Прощай, одинокий чабанский домик, навсегда ставший теперь родным! Прощайте, долгие зимние ночи, когда сквозь полудрему так сладко слушаются бесконечные сказки и бывальщины! Как знать, придется ли когда-нибудь вернуться сюда… Снова и снова смотрит Болотбек на скромное их пристанище, на лесистые склоны гор и ущелье, медленно перебирая в памяти промелькнувшие здесь дни. Очнувшись от раздумий, заметил, что порядком оторвался от своих. Хлестнув лошадь плетью, поспешил вдогонку.
У домов лесхоза колхозников встретил Айылчиев:
— Эгей, правьте сюда! — обрадованно крикнул
