Посмотрите на себя. Чем вы теперь отличаетесь от других?

Восход солнца

Рассвет в то утро поразил нас. Через стеклянную дверь нашей верхней спальни мы любовались освещенной линией горизонта, протянувшейся на многие мили. Дети были в постели вместе с нами: Джона сосал материнскую грудь, а Софи, уютно устроившись между нами, играла мамиными локонами. Я и не заметил, как дочь забралась к нам в постель.

Цвет облаков был не красным, а лучисто-оранжевым, какого до сих пор я никогда не замечал в природе. Приготовив Софи бутылочку с молоком, я не спустился вниз для медитации, как делал прежде, а вернулся в постель, и мы вместе наблюдали восход, пока его краски не поблекли.

Обедать мы сели раньше обычного. Сразу после обеда нам нужно было искупать детей, чтобы Пердита могла сходить на родительское собрание. Эта вечерняя встреча была посвящена духовному воспитанию, и на нее явились все. Таков он, Вудсток, знаменитый своей рокерской заносчивостью и ставший ее синонимом, а также известный своей колонией художников, которая существует здесь уже более двух сотен лет. Поэтому диспуты о духовности здесь проводят не «для галочки».

В начале собрания одна из женщин рассказала о том, как она воспитывает своих детей в католических традициях. В молодости сама она отвергла эти традиции, однако потом, когда у нее появились дети, вновь к ним вернулась. Другая женщина, обратившаяся недавно к тибетскому буддизму, поведала о том, как она ухаживала за умирающим ребенком. «Это испытание я восприняла как дар», — сказала она. Сразу после нее выступила еще одна женщина, которая сказала, что тоже утратила ребенка, и для нее это вовсе не было даром. Зал молчал. «Это тайна», — проговорила она.

Кроме того, здесь были иудеи и унитарии[9], католики и буддисты, а также несколько человек, которые, за неимением подходящего к ним ярлыка, называли себя «никакими». Как мне потом рассказала Пердита, дискуссия длилась три часа, по истечении которых так ничего и не решили. Был только один заслуживающий внимания момент — когда подруга жены, Нэнси, сказала, что, по ее мнению, духовному развитию детей способствует ежедневное пребывание на природе. Все с этим согласились. Но, за исключением предложения ежедневно гулять или совершать вылазки на природу, как разговор о духовности этот диспут оказался слишком пространным, чтобы иметь хоть какое-то практическое значение.

Когда каждого из собравшихся стали опрашивать, к какой вере они принадлежат, Пердита, как она мне рассказала, не знала, что ответить. Наконец она сообщила, что посещает дзэн-буддистский монастырь, который находится в окрестностях горы Тремпер, но при этом не считает себя буддисткой. «По правде сказать, в глубине души я, вероятно, навсегда останусь прежде всего католичкой», — пояснила она.

«Ты хочешь сказать, что ты не буддистка?» — спросила ее наша общая подруга Венди, которая исповедует тибетский буддизм.

«Я практикую дзэн, но не отношу себя к дзэн-буддистам», — ответила жена.

Пердита пожаловалась мне, что огорчилась, поскольку не смогла объяснить, что именно она имеет в виду.

Нэнси, которая также учится в дзэн-монастыре, пришла ей на помощь, сказав: «Чтобы изучать дзэн, не обязательно быть буддистом».

Это обсуждение заинтересовало одного из присутствовавших мужчин. Он желал узнать, как научиться медитации, хотя сам был католиком. «Ну и что же я должен делать?» — спросил он.

— Но сегодня я узнала и кое-что действительно приятное, — заметила Пердита, подводя результаты прошедшего дня.

— И что же это? — поинтересовался я.

— Сегодня утром все наблюдали рассвет.

— Все? — спросил я.

— Все, до единого человека.

Поделитесь настоящим с окружающим миром

Поскольку мы имеем слабое представление о том, что значит делиться настоящим с другими, то многие из нас, медитируя в одиночестве, не воспринимают этот процесс как некую встречу. На самом же деле мы никогда не медитируем в одиночестве. Вокруг нас всегда есть другие существа. Живые или нет, но они тоже присутствуют.

Однажды, еще будучи монахом, я стал свидетелем кое-чего необычного. Это случилось летом во время семидневного ретрита молчания. Каждый день после обеда мы делали перерыв, который длился около часа. В это время многие из нас любили расслабиться на солнышке, расположившись на склоне возле озера. Однажды во время такого перерыва я заметил, что мой лучший друг, японский монах Эссан, стоит возле дерева и обнимает его руками. Прижавшись щекой к коре, он долго находился в этой позе.

К тому времени слова «обнимать деревья» стали чем-то вроде избитого выражения. «Обнимальщиками деревьев» представители большого бизнеса называли людей, ставивших заботу об экологии превыше всего остального.

Но я не думал, что Эссан имел в виду именно это. По правде говоря, я совершенно не представлял, какие мысли были в его голове. Но, увидев, что он стоит возле дерева уже более получаса, я забеспокоился и решил узнать, могу ли чем-нибудь помочь ему.

Когда я приблизился к нему, он, кажется, наконец-то был готов расцепить объятия. Когда он повернулся ко мне, я увидел, что его лицо было все в слезах. Я хотел что-то сказать, но он только покачал головой и улыбнулся.

Эссан был одним из самых прекрасных людей, каких я когда-либо знал, хотя по обычным меркам он выглядел весьма уродливым. Прежде всего, выделялся громадный покатый лоб, который был весь на виду из-за привычки Эссана брить голову. Его верхние зубы, торчавшие изо рта под углом, мягко говоря, «внушали страх». Но в тот день его лицо было необыкновенным. Когда он улыбнулся, я почувствовал, как улетучилось все мое связанное с ним беспокойство. И все мои тревоги вообще исчезли. Помнится, я подумал, что стал свидетелем чего-то необыкновенного, хотя не мог сказать, чего именно.

Через несколько дней ретрит был окончен. Гости, которые пробыли с нами всю эту неделю, разъехались, а мы с Эссаном снова взяли с собой бензопилу и пошли на гору заготавливать дрова.

Когда мы уселись на бревне для короткого отдыха, я спросил его: «Так что же ты делал с тем деревом?» С минуту он молчал, потом ответил: «Я просто смотрел на дерево, как вдруг меня обуяла любовь к нему. Поэтому я подошел и надолго прижался к его стволу. И тут я понял, что это дерево было мне братом. Мы являлись частью единого целого».

Возможно, большинству из нас будет проще представить, как мы делимся настоящим с растением или деревом, поскольку они живые. Но и ветер тоже живой. Так же, как наполнены жизнью пылинки и облака, звуки проезжающих машин и шероховатая поверхность деревянного