– Официант! Воды дадут или нет? – переключился Воронцов на персонал, пробуя перекричать истерику дочери, а заодно не рухнуть рядом с инфарктом, который, судя по его вздувшимся венам и лопнувшим в глазах сосудам, был на подходе.

– Костян, сделаешь что-нибудь? – вытолкал его Максим из-за стола.

– Можно мне пять! Всего пять! Минут! Тишины! – взорвался Воронцов, швыряя меню в центр стола, опрокидывая вазу с красным букетом.

Кровавые бутоны рухнули на руки Аллы. Она отшатнулась, словно ее окатило кислотой, а не водой, и заголосила громче:

– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков!

Костя пробовал поднять Аллу с пола, Владислава Воронцова обмахивалась меню, ее супруг хлебал воду из опрокинутой вазы, рядом оказался только Максим.

Нужен был отвлекающий маневр, чтобы вывести Аллу из ступора. Нужно было сделать что-нибудь… парадоксальное.

– Подыграй мне, – развернула я к себе Максима, – только не вырывайся.

– А? – не понял он.

– Алла! – крикнула я, и как только наши взгляды с ней пересеклись, повернулась к Максу, нацеливаясь на его губы, успев проложить взглядом путь, по которому вот-вот рвану.

Глаза Максима рухнули в ответ к моим губам сапсаном, атакующим голубя на скорости пикирования в триста пятьдесят километров в час. Его рука придерживала мой подбородок, пока губы медленно, а потом все более настойчиво и быстро впивались в мои. Он прижал меня к себе с такой силой, что я еле могла сделать вдох.

И пазл сошелся.

Миллиметр к миллиметру. Молекула к молекуле. Атом к атому.

Каждый кусочек моего рисунка продолжился в нем – в его рисунке. Не стало вокруг ни Аллы, ни застывшего в оцепенении Кости, ни оторопевших Воронцовых, официантов, гостей, исчезли мраморные полы, нарядные столы и скатерти. Осталась лишь сплошная невесомость, от которой меня укачало. Или это произошло от асфиксии удушающих объятий Макса?

И почему из всех парней, кто звал меня на свидания, я выбрала самого сложного, родом из странного дома, из моего детства, оставшегося в беспамятстве?

– Аминь… – выдохнула Алла, когда Максим разжал сначала губы, а после и объятия, выпуская меня.

– Сыночка? – вернулась как ни в чем не бывало к обсуждению меню Воронцова, как умеют делать только члены высшего общества, – мир вокруг рухнет, а они продолжат заказывать шампанское и дегустировать икру, раздавая поручения персоналу. – Ты будешь кушать бабагануш, сынок? Или заказать тебе вонтоны?

Притихшая Алла сидела на полу, перебирая красные цветы. Один только Костя переводил взгляд то на меня, то на Максима, как будто ему заклинило шейный нерв в трясучке. Туда – обратно. Туда – обратно, пока не вспомнил, что надо бы вернуть свою невесту как минимум на стул, если не получается «в нормальность».

И что-то в этом взгляде Кости мне определенно не понравилось.

Бабагануши и вонтоны мы ели в тишине. Кто-то время от времени просил передать солонку, салфетку или зубочистку.

– Кира, – вытер пухлые губы Воронцов-старший после того, как Алла трижды ударила вилкой по пустой тарелке, отказываясь есть. – Хочу сделать тебе подарок. Я дарю такой всем, кто попадает под мое особое покровительство. Многие годы я знаю твоего отца. Ты мне как дочь. Любая твоя проблема – моя проблема. Любой успех – моя гордость. Прими в дар от нашей семьи эту вещицу.

Он достал из кармана небольшую коробочку, но протянул не мне, а Максиму.

– Пусть сын тебе поможет. Ему сподручней.

Приняв коробочку у отца, Максим распахнул крышку. Алла вздохнула, перестав стучать по тарелке, но я не поняла – печально или счастливо. Тогда я поторопилась посмотреть на Костю. Он выглядел белее скатерти с такими же алыми пятнами на шее, что оставили красные шлепки цветов после быстрой уборки нашего столика персоналом.

Из-под поднявшейся крышки на меня смотрело пухлое золотое кольцо. Точь-в-точь такое, как на мизинцах Кости, Аллы и Максима. А что, если… что, если на нем тоже есть гравировка?

– Какая красота, – произнесла Владислава Сергеевна, очевидно озвучивая слова, что должна была произнести я сама. – Ну же, Максимушка, чего ты ждешь! Помоги Кирочке с кольцом! Оно на мизинчик.

– Как скажете, маман.

Страх. Вот он. Я снова увидела ужас во взгляде Макса.

Максим поднял малюсенькое колечко и направил его в сторону моего пальца. Оставалась какая-то пара сантиметров, когда скользкое круглое золото решило сбежать из его дрожащих пальцев. Троекратное «дзынь» затихло в пучине волн белоснежной скатерти под нашими ногами.

Вся кровь с лица Максима схлынула в остатки его свекольного бабагануша.

– Я достану! – прокричали мы с Костей, синхронно нырнув под скатерть.

Мы оба оказались на четвереньках под огромной круглой столешницей. Фонарик его мобильника подсветил сбежавшую прелесть Воронцовых. Кольцо отразило свет тысячей зигзагообразных волн.

Костя озирался на сияние, произнося:

– Шепот солнечного ветра.

– Чего? – не догоняла я.

– Полярные сияния, по легенде, шепчут голосами предков.

– Безумие, – только и выдавила я.

– Это сплошное сумасшествие, Кира.

Он спрашивал или утверждал? Нужно ли мне сумасшествие Воронцовых? Или сумасшествие – брать это кольцо?

– Я живу в сумасшествии всю свою жизнь, Костя. Почему не добавить еще немного?

Он держал кольцо между большим и указательным пальцами. Я понимала – у нас нет времени. Сколько по протоколу хорошего тона позволено оставаться под столом с чужим женихом и малознакомым парнем в окружении воронцовской обуви и плотно стиснутых коленей?

– Гравировка, – обрадовалась я, – латинские буквы Q.E.D. Что они значат?

– Если бы я знал. Что все это значит?

Прижав к ладони четыре пальца, кроме мизинца, я направила его в центр круга, полыхающего полярным сиянием, и продела в золотистый обруч. Кольцо оказалось горячим, нагретым руками Кости. Он погасил фонарик. Следом я перестала видеть и глаза цвета неба.

Алла прощалась с матерью. Та целовала отрешенную куклоподобную дочь в щеки, и в лоб, и в ладошки с обеих сторон. И я в конце концов решила отвернуться, испытывая испанский стыд.

– Кирыч, погнали. Отвезу тебя в резиденцию, – произнес Максим, помогая мне со стулом.

Отлично. У нас будет возможность поговорить о поцелуе. Это была уловка для Аллы и ничего больше.

Ведь ничего больше? Точно? Нет?..

На улице я позволила ветру растрепать мои волосы. Пряди щекотали нос. Дважды чихнув, услышала возгласы недовольства от окольцованной кучки моих «сокамерников» по этажу… то есть соседей.

Пока шла к ним, стянула с мизинца кольцо и подвесила его на шнурок из крапивы, подаренный Аллой. На хоккее и гимнастике мы колец не носим: мне было