Шрифт:
Закладка:
– А что улетучилось?
– И бизнес. И Костян. Он изменился после аварии.
– Аварии? Что произошло?
– Большой сильный бум! – почему-то рассмеялся Макс. – Мой отец помог. Отмазал его от тюрьмы. Костян на айтишника учился. Отец дал ему первые заказы. Многомилионные, на минуточку.
– Он придумал систему управления оранжереей Аллы?
– Ну да. На этой ноте они и спелись, когда Алла решила все компьютеризировать. Когда полив, когда удобрения, когда ультрафиолет.
Макс выехал на встречку через две сплошные и обогнал на скорости сто шестьдесят вереницу из десятка машин. Я вцепилась пальцами в оранжевые ремни.
– А давно они помолвлены?
– Три месяца. Родители довольны. Особенно отец.
– Понимаю, это не мое дело, но что за диагноз был у Аллы?
– Нет у нее ничего, – отмахнулся Макс, проигнорировав красный сигнал светофора, – по крайней мере, известного человечеству. Она просто… такая, какая есть. Я ненавижу в ней это, но… она моя сестра.
– Что «это»? Что можно в ней ненавидеть?
– Ее мозги, Кирыч. Ее долбаный сверхумный ум, который я ненавижу.
Сделав полицейский разворот, Макс припарковался передними колесами на газоне возле центрального входа в ресторан-клуб с вывеской «Акация».
– Ты нарушил семнадцать дорожных правил, а сейчас заехал на траву, – резюмировала я строгим тоном дорожного инструктора.
– На что? – не понял он.
– На пешеходку и газон. Люди пройти не смогут! Так нельзя.
– Мест на паркинге нет. Куда деть тачку?
– Вон туда.
– К помойке? Не, Кирыч, у помойки не встану! – вышел он из салона.
Отстегнув ремень (кнопочками в центре и немного выше), я пошла следом.
Сотрудники клуба, похоже, очень хорошо знали Макса. С ним здоровались за руку, а девушка хостес отвела нас к центральному бильярдному столу – американскому пулу, оставив меню.
Сразу же подошел официант:
– Добрый день, Максим Сергеевич! Как обычно?
– Только без пищи. Кормимся сегодня со старшими в «Акации».
– Понял! А для вас? – обратился официант ко мне.
– Воды. Простой. Без газа и лимона.
Максим расставил шары в треугольнике и протянул мне кий.
– Уже пробовала? – не отпускал он кий, направленный снизу вверх, и в этом жесте мне померещились недвузначные намеки.
– Даже если нет, то я быстро все схватываю, – ответила я в его же духе и обвила ладонью (пока только его кий), и именно такую картинку застали Костя с Аллой.
– Брат мой, – позвала Алла, – вы с Кирочкой уже здесь? Как я счастлива, что тебе лучше!
Обогнув стол, она поцеловала брата в щеку, пока тот морщился. Я же поскорее выпустила из рук кий и вернулась к столику попить водички, незаметно прислоняя прохладный стакан к пылающим щекам.
Костя поставил рядом две чашки с кофе, посыпая пенку одной из них корицей. Он прислонился к высокому барному стулу бедром, расстегнув нижнюю пуговицу длинного серого пиджака. Возле ног опустил футляр со скрипкой и папку, наверное с нотами.
– Тебя Максим привез? – спросил Костя, растирая след от оправы очков на переносице.
– Ага, нарушив сто тысяч правил. Гоняет по встречке и делает развороты на триста шестьдесят, но ты знаешь, какой он бывает.
– К сожалению.
Вечная нотка обреченности в его голосе начинала меня раздражать.
– Сейчас ты скажешь, что дружить с Максом опасно? – не шептала, а почти шипела я.
– Нет, не скажу, – огорошил он. – Ты все это уже слышала. Десятый раз повторять не буду.
Он встал и направился к Максу, который дважды позвал его. Свой игровой кий Костя взял сам и разбил пирамиду шаров. Два полосатых сразу угодили в лузы.
– У тебя правда полное имя Альсиния? – спросила я Аллу, вспомнив, как ее назвала продавщица яблок у храма.
– Да. Очень редкое имя. Больше ни у кого в стране такого нет.
– Красивая юбка, – похвалила я ее прикид, пока она сидела рядом и тихо хлебала свое капучино с корицей.
– Благодарю! В ней нить из крапивы. Я сама плету. Шью косынки для послушниц в храме и одежду себе.
Она прикоснулась к алым кончикам своих волос, убирая их за уши, и приблизилась, чтобы лучше слышать.
– В шумных местах бывают помехи в слуховых аппаратах. Радиоволны, мобильники.
Я стала говорить чуть громче:
– Ты шьешь из крапивы? Сама себе шьешь одежду?
– Из крапивы в стародавние времена еще и кружево плели. Цари спали на белье только из крапивной пряжи, а если надеть шапку, откроется ясновидение. Что, конечно же, страшный грех, но так пишут в книгах. Я верю книгам. Я сама написала много научных трудов по ботанике.
– Может, там было про шапку из фольги! – пошутила я, но Алла ответила на полном серьезе:
– Нет, шапка из крапивы.
– А как ты… ну, как ты делаешь нитку?
– Собираю растения весной или в начале лета. Прогоняю через валики, чтобы получить повесму. Треплю, выбиваю, выколачиваю. Потом ошмыгиваю.
– Надеюсь, не через нос? – снова неуместно пошутила я, пока Алла продолжала на полном серьезе:
– Ошмыгивать означает делать мягким. Ну это как тереть руками, когда ты белье вручную стираешь, – потерла она салфетку, показывая.
Кто бы мог подумать, что Алла Воронцова знает, как стирается руками белье.
– Потом нужно причесать. Я использую пуделиную щетку и делю волокна по длине. Это моя медитация. Каждый день я вычесываю крапиву.
А я-то думала, богатейки с Рублевки вычесывают родительские кредитные карты, отовариваясь в бутиках. Но нет, Алла вот крапиву чешет, а еще печет хлеб из выращенной ею пшеницы.
– Когда прядешь, главное – думать о хорошем, Кирочка. Закладывать в изделие свои ощущения, тогда пряжа будет целебной. Голова пройдет, суставы пройдут, радикулит, зубы. Вот, – открыла она сумку и, порывшись, вытащила намотанную нитку зеленоватого оттенка.
Алла протянула нитку мне:
– Возьми. Для медальона пригодится. Будешь носить, и ночью сказочные сны приснятся.
– Сны?
Алла опустила нить в центр моей ладони:
– Утром проснешься свежей, отдохнувшей и бодрой. Попробуй.
– Мне никогда не снились сны. Ни разу. Понятия не имею, что это такое. Как кино в голове, наверное?
Алла задумалась:
– Иногда кино, а иногда ответы.
– Ответы бы мне не помешали. Как Менделееву приснилась его таблица химических элементов! – блеснула я знаниями школьной программы, чтобы на фоне Аллы не просидеть весь вечер полной дурой.
– Правильно! Как инсулин, приснившийся Фредерику Бантингу. Как сон о Солнечной системе, в котором Нильс Бор в тысяча девятьсот двадцать втором году увидел проекцию модели атома. А математик Шринивас Рамануджан из Индии увидел все открытые им гипотезы во сне, а ведь он никогда не учил математику. Формулу бензола, иглу для швейных машинок, масло Лоренцо.
– Масло? –