генерале Кондратьеве. Это на улице Воздушной. У него отдельный дом был, сад. Как пришла к нему — вонь. Он консервы-то с друзьями пооткрыва­ет, они и тухнут, — говорит Матрена Федотовна Букреева.

Ольга Васильевна Полежаева работала уборщицей в за­водоуправлении. Летом 1948 года была направлена в один из пионерских лагерей Зеленоградска. И попала как раз на «спец-заезд». В лагере отдыхали дети уехавших на курорты работников министерства судостроения. Привыкшая к полуголодному существованию Ольга Васильевна была поражена: «В день на питание и содержание тратилось по сорок рублей на одного ребенка. В меню входили мясо, яйца, кофе, масло, шоколад, сливки и другие продукты...». Ребенок из «спецзаезда» за две недели съедал, как нетрудно подсчитать, среднемесячную зарп­лату рабочего.

Голод 1946 — 1947 годов

— Чем мы питались в этот год? Посудите сами. В поселке Маршальское я нашел в развалинах дома, в подвале, гнилую картошку, изготовил из нее крахмал, отвез к себе в Заливное и кормил им свою семью, — вспоминает ту пору Владимир Петрович Филатов. — Дочка — ей было два годика — проси­ла не хлеба, а «дай картошки». С огромным трудом занял тысячу рублей и отвез дочь в Тулу, чтобы она не умерла от голода.

Вот строки из воспоминаний других наших собеседников. «Поели всех кошек и собак». «Откапывали перезимовавшую картошку, чистили, терли и пекли из нее блины. Люди звали их тогда «тошнотиками». «Пришла домой — плачу: ни хлеба, ни денег. Муж меня утешает. Он с товарищами в разбитой кирхе нашел просвиры и три килограмма этих просвир принес до­мой. Мы размачивали «божественную пищу», и это спасло нас от голода» (последнее свидетельство принадлежит Марии Дмит­риевне Машкиной).

К общим для страны причинам голода добавлялись и чис­то местные: непродуманная переселенческая политика властей, неподготовленность в хозяйственном отношении. В августе — сентябре 1946 года началось массовое прибытие переселенцев, в основном в сельские районы. В месяц приезжало по 20 — 30 тысяч человек, что резко сокращало запасы продовольствия. Стали урезать пайки.

Об экономии в расходовании хлеба

...сократить расходы хлеба по пайковому снабжению населения на 30 % к уровню сентябрьского плана, произведя это сокращение за счет:

а) снятия с 1 октября 1946 года со снабжения хлебом в городах и рабочих поселках неработающих взрослых иждивенцев, кроме учащихся и лиц, связанных с уходом за малолетними детьми до 7 лет;

б) прекращения с 1 октября 1946 года выдачи муки, хлеба, крупы по всем видам дополнительного питания всем категориям населения, также отпуска хлеба на школьные завтраки, рейсовые пайки поездным бригадам и плавсоставу.

Из приказа № 442 управления по гражданским делам Калининградской области от 30 сентября 1946 года

ГАКО. Ф. 298. Оп. 1.Д. 7. Л. 71

В течение полугода советское гражданское население облас­ти увеличилось почти в два раза, а продовольственные фонды на этих людей выделялись не полностью. Калининградские ре­сурсы были крайне слабы: немецкая система хозяйствования нарушена, колхозы же на новой земле только создавались.

Беда не ходит в одиночку: в ту зиму грянули морозы, каких не помнили даже немцы-старожилы. Особенно сказался такой двойной удар на немцах, менее защищенной части населения. Но и переселенцам было очень трудно.

— Я один раз в школу шла, в сугроб упала, сознание потеря­ла. Голодный обморок. Меня прохожие нашли и принесли в школу, да еще хорошо, что нашли, потому что какие там на улице Чернышевского могли быть в то время прохожие, — рассказывает Нинель Алексеевна Канайлова.

— Был ужасный голод. Делились друг с другом последним. У моих соседей Фроловых была большая семья. Одного маль­чика из их семьи я взяла на воспитание, чтоб как-то облегчить их существование. В первые годы у Фроловых умерло двое детей, — вспоминает Антонина Семеновна Николаева из Ладушкина.

На селе голод был всего сильнее. Обреченных на голодную смерть лошадей прирезали, а мясо их делили между крестьяна­ми. Вот что свидетельствует Агния Павловна Бусель:

— Было голодно. Мать работала на ферме и иногда прино­сила в армейском ботинке овса. Из него да еще из мороженой, черной картошки делали лепешки. Ту ссуду денег, которую получили, давно проели. Буханка хлеба стоила сумасшедшие деньги. На трудодни никаких продуктов не получали.

Это же подтверждает Антонина Егоровна Шадрина: «Траву ели, щавель. Теперь поросята так не едят, как мы тогда. Хлеб даже и не пекли. Ведь месяц надо жить. Размелем — болтушку сварим».

Во всех многочисленных рассказах о голоде поражает вера в лучший завтрашний день, жажда жизни каждого человека, на­ходчивость и беспредельное терпение людей в экстремальной ситуации. Это видно из слов Ларисы Петровны Амелиной:

— Искали вокруг по хуторам комбикорм, пекли из него хлеб. И ведь не боялись же отравиться! Около бойни нашли консервированные кишки, потроха — тоже ели.

Надежда Архиповна Пискотская вспоминает, как под­няли со дна затопленную еще во время войны баржу с зерном. Две девушки набрали этого зерна, поели и «после этого одна из них облысела, а другая — умерла». С голодухи ели павших от бескормицы лошадей и коров. Весною землю на полях вскапы­вали лопатами, ибо почти все лошади в ту страшную зиму сдохли.

Немного выручала Литва, в продовольственном отноше­нии более благополучная. «Ездили в Литву, меняли там на кар­тошку и брюкву лучшие свои вещи», — говорит Екатерина Кирилловна Блохина. Машины для таких поездок регулярно выделяли городские предприятия и некоторые воинские части.

О многом говорит рассказ ветерана войны шофера Тимо­фея Сергеевича Даниленко:

— В сорок седьмом году рабочие нашего завода остались к зиме без картошки. И вот я и со мной еще двое работников завода, один из них был из завкома, собрались в Литву за картошкой. Поехали мы на семитонном «Фиате». Это была большая, трехосная машина, чем-то напоминающая вагон. Ез­дили по хуторам и покупали картошку. Когда поехали обрат­но, то надо было переехать через понтонную переправу Каунас — Мариямполь: во