«Улица Кутузова, там, где кинотеатр «Победа», была перего­рожена. Туда не пускали: там жили военные. Хорошие особня­ки только им и были» (Нина Моисеевна Вавилова). «Район улиц Кутузова, Нахимова, Чапаева, Энгельса был весь целый. Там жили военные. В районе, что примыкал к вагонзаводу, — рабочие. В поселке Воздушном — военные и обкомовские, на

Офицерской и Коммунальной — тоже обкомовские. Там была чистота, улицы в полном порядке. Жилье распределялось не­справедливо. Старшие офицеры располагались в шикарных квартирах или особняках, где были целы обстановка, мебель, даже хрусталь. С жильем в городе было плохо, но уплотнение этой категории жильцов не проводилось» (Нина Андреевна Маркова).

Мария Ивановна Самойлюк во время выборов 1947 года была агитатором, приходилось много ходить по домам. У всех было примерно одно и то же: скромный, даже убогий послево­енный быт. И вот однажды, где-то в районе улицы Тельмана, она зашла в дом, который поразил своим богатством:

— Не могу даже сказать, что именно меня поразило. Навер­ное, мебель, ковры... Но особенно запали в память статуи, которые стояли в углах. Такой роскоши я никогда не видела. Это, наверное, была квартира военного. Гражданские не могли так богато жить. И, наверное, такая квартира была не одна. Говорили, что на улице Тельмана раньше жили одни эсэсовцы. Одним словом, я растерялась и только сказала девочке, которая меня встретила, чтобы она не открывала дверь чужим.

А вот рассказ Галины Павловны Романь, которая тогда была восьмилетней девочкой:

— На улице Кутузова есть особняк, который до сих пор в народе называют дачей Баграмяна. В этом доме я была в сорок седьмом году. А произошло это таким образом. Мы жили на улице Минина и Пожарского, окна нашего дома выходили во двор этой дачи. Там жил генерал с молодой женой. Самого генерала я так ни разу и не видела, а вот за его женой часто наблюдала из окна. Она выходила из дома в очень необычном для того времени виде — в брюках — и каждый день тренирова­ла собак. Их было две. Большие овчарки. Так вот, их племян­ница училась вместе со мной в школе, мы с ней дружили. Как-то раз она пригласила меня и моего брата на свой день рожде­ния. Мы были в доме единственными гостями. Помню, как нас отмывали, одевали, прежде чем мы туда отправились. И наконец мы в особняке. Было такое впечатление, что мы оказа­лись в сказке. Красивая лестница, ведущая наверх, окна из цветного стекла — витражи. В гостиной, куда нас провели, сто­ял большой круглый массивный стол и такие же массивные кресла с высокими спинками. Когда нас посадили за стол, то ноги не доставали до пола, болтались где-то посередине. А под столом сидели собаки. И только стоило нам пошевелиться, как они начинали злобно рычать. Мы боялись даже шелохнуться. Еда, видимо, была очень вкусной, но мы этого не почувствова­ли, так как провели весь вечер в большом напряжении. Было страшно мучительно, мы не могли дождаться, когда день рож­дения закончится. Больше я на этой даче не была. До сих пор тяжело вспоминать тот день рождения. Кто же на самом деле жил в этом доме, я не знаю. Может, Баграмян, может, кто другой.

На улице Энергетиков в доме № 71 на 2-м этаже в комнате площадью 22 м кв. проживает 11 человек (семьи рабочих Стовцевой, Дажиной и Вуколовой), на этом же этаже в другой комнате площадью 25 м кв. проживает 15 человек <...> Эти комнаты находятся в антисанитарном состоянии, а именно: стены, потолки заплесневелые, полы грязные, жесткий и мягкий инвентарь отсутствует, все проживающие рабочие вповалку спят на полу.

На улице Каретной, дом 12, в помещении бывшей мертвецкой (крематория) проживает 4 семьи рабочих <...> Помещение под жилье совершенно не пригодно, нет окон, отопительная система отсутствует, полы цементные, в помещении масса крыс, по заявлению Алексеевой, есть случаи укуса живущих крысами.

Из актов обследования жилья рабочих Калининградской катушечной фабрики от 4 и 24 октября 1946 года

ГАКО. Ф. 298. Оп. 1. Д. 23. Л. 30, 33

— Немцы, бывая возле наших бараков, восклицали: «Ай-ой! Мы думали, что вы все одинаково живете. А пан офицер не так живет». «Вот тогда началась социальная несправедливость», — замечает Агния Павловна Бусель.

Глава 5. ПИТАНИЕ И ТОРГОВЛЯ

В России было хуже...

В первые послевоенные годы нелегко жилось всей стране, но особенно страдали от голода северные и поволжские облас­ти — Вологда, Киров, Горький, Новгород, Псков. И люди стре­мились уехать туда, где хоть немного лучше. «Я же из Вологод­ской области приехал! Там голодно было, особенно в 1946 году. Целыми семьями умирали от голода. Здесь, конечно, луч­ше было» (Алексей Николаевич Соловьев).

Мало чем отличалось положение и в центральной России — в Тамбове, Воронеже, Курске, Туле, Смоленске. Иван Ива­нович Потемкин выехал из Костромской области в 1948 году: «Ветераны войны отдавали паек своим семьям, а сами умирали от голода и холода». И через неделю он прибывает в Балтийск, где застает совершенно другую картину: «Снабже­ние и питание в городе было налажено отлично. Никто не голодал. Для нас это было удивительно». «А сюда приехали — для нас здесь просто рай! — восклицает Екатерина Петровна Кожевникова. — Здесь овощи, картошка была, а в Москов­ской области, откуда я приехала, ничего этого не было. А свеклы сколько было!». Удивило уже то, что прибывающих кормили на вокзалах, давали омлет из яичного порошка и даже варенье из ревеня.

— Все, кто приехал в эшелоне, смогли купить себе из продо­вольствия то, что было нужно. Я купила десять пачек печенья, которого не пробовала с довоенных времен и вкус которого забыла, — так вспоминает Анна Ивановна Трубчанина свой приезд на станцию Добрино в 1946 году.

Сельских переселенцев старались обеспечить хоть каким-то минимумом продуктов до первого урожая: «Через два дня, как приехали, всем переселенцам выделили от совхоза по бочке зеленых помидоров (сто килограммов),