— Кабы я знал, — ухмыльнулся Аким.

— Отчего я не могла его коснуться, деде?

— Оттого что живая, — прохрипел Абатур. — Не ведаю, что за зверь то, да наши с Акимом силы выпил знатно. Испил бы до капли, кабы не ты.

Чувствуя, как Навь свинцом опускается на плечи, Родослава сжала руку Акима, потянула за собой.

— Поспешим, отец, мы чужды этому миру.

Аким улыбнулся дочери, провёл рукой по её щеке.

— Ступай, родимая, ступай. Теперича Навь мой дом. Дале ты без меня пойдёшь… Так рад видеть лик твой светлый, доченька… Горд за тебя, ненаглядная моя. Сумела вытянуть меня из лап колдовских, кабы не ты — скитаться мне во тьме вечно. Теперича с Белянушкой да всеми родичами един я. Лета свои недожитые меж мирами отхожу, да в Славь меня Марушка заберёт. То твоя заслуга, родимая, твоя…

— Отец, — рыкнула Родослава, вцепившись в его плечи, — ступай со мной, плоть твоя ещё остыть не поспела, возвращайся!

— Нет, Родушка, — прохрипел Абатур, — не воротиться ему в Явь, не воротиться. А вот тебе пора.

Резким движением старый витязь подался к ученице, с силой оттолкнул от отца. Пульсирующий поток света подхватил её, увлёк за собой.

— С Демиром рядом будь, храните друг друга, — раздался в отдалении голос Акима.

Навь раскрыла объятия, выпустив Родославу в плотный мир Яви. Шумно глотая воздух, воительница впилась в удерживающие её руки Велибора. Взволнованный взор заметался по светлице, скользнул по замершему ворону, остановился на бездыханном теле отца.

— Тятенька, — прошептала женщина, касаясь ладонью его груди. Не сразу она услышала голос Велибора, осознала смысл его слов.

— Рода, что там было? Рода, — повторял он.

— Я не смогла воротить его, — прохрипела богатырша, опуская голову на грудь отца. — Сама воротилась, а его не привела.

Дрожащими руками Велибор сжал седеющую голову, всмотрелся в застывшие глаза учителя. Осторожно, словно боясь навредить, коснулся подушечками пальцев его век, опустил их.

— Ты видела то лихо, что одолело батыя?

— Да, — безразлично ответила Рода, гладя седые отцовские волосы.

— Чем оно оказалось?

— Драконом.

— Кем? — изумился Велибор. Но ответа не последовало. Устав ждать, воевода сжал плечи Родославы, оторвав от отцовской груди, развернул к себе. — Что ты видела?

Словно увидев Велибора впервые, Рода задумчиво коснулась его щеки, проверяя, существует он или лишь кажется ей. Помолчав, поправила расшитый ворот друга.

— Дракон — длинный змей крылатый… Он пил силы отца, пил силы деда, а меня не трогал… Я его тоже коснуться не могла. Деде сказал, оттого что живая.

— Может, он токмо мёртвых терзает? — нахмурился Велибор, всматриваясь в серые глаза богатырши. Отрешённость в блёклой радужке пугала его, страх за рассудок возлюбленной ворочался в груди, отзываясь холодом.

— Ты сказал, что он мучал отца не одну ночь, — погрязала в раздумьях Рода. — Где же глава?

— Какая глава, родимая? — спросил Велибор, сжав в ладонях её лицо.

— У всего есть глава… начало, стало быть… С чего вдруг тот дракон к отцу явился?

Воевода замер, медленно развёл руки.

— Пред тем ариманы напали на острог… горстью на острог… Наши, почитай, всех перебили. Уцелело с десяток всадников. Батыя ранило, да вскользь.

В глазах богатырши вспыхнул огонь, губы сжались добела. Пальцы впились в плечо Велибора, отчего тот рыкнул.

— Куда ранили? — прошипела Рода.

— По шее стрела скользнула, — сорвав с плеча её руку, прохрипел воин.

Рода нависла над телом отца, приподняла бороду, дотронулась до шеи — багряный порез предстал перед ней. Хмурясь, она отстранилась, медленно переведя взор на Велибора, пролепетала:

— Кровь.

— Родушка, ты говори понятней, — взмолился Велибор, — ничегошеньки не разумею.

— Дракон нашёл его в Нави через кровь… посему деда силы пил, а мои нет.

— Отчего? — не понимал воевода.

— Во мне нет его крови, друже, — зашептала она, закрывая глаза. Покачиваясь, сжала голову. — Даже капли малой нет. Дракон не может меня найти, не может меня тронуть.

— Так оно ведь ладно? Так ведь?

— Да не очень-то… я ведь его тоже тронуть не могу… Он по крови идёт, весь род так выпьет.

Велибор единым порывом ухватил запястья Роды, сжал, заставив остановиться. Тряхнув богатыршу, прошипел:

— Весь род? Тебя не тронет, а вот Демира, чад его да сестёр?

— На сестёр ему тратить силы ни к чему, — отозвалась Рода, — а вот Демира, Волота с Умилкой выпьет разом… Посему нельзя допустить, дабы он почуял их, дабы узнал о них.

— Как его остановить?

— Я найду его, Велибор, — затараторила воительница, сжимая руки друга, — каждое явление в Навь оставляет в ней след. Я найду его… пойму, как убить дракона. А ты мне подсобишь.

Воевода смотрел на неё, не понимая, что и как она будет делать. Вера в её силы отгоняла опасения, желание отомстить за учителя укоренялось в душе. Притянув к себе Роду, прижав к груди, он коснулся губами золотистых волос.

— Конечно, подсоблю, будь покойна.

* * *

Резкая боль, исступляющая, жгучая, вытолкнула колдуна из тонкого мира. Тьма. Лишь шум ветра, бьющегося в деревянные, лишённые окон стены. Хрипя, старик перевернулся на бок, судорожно заскрёб ногтями по земляному полу. Ноги бились о подстилку, сминая её. Попытка встать не увенчалась успехом, боль не спешила отступать. Рыча, мужчина пополз к двери, пытаясь позвать на помощь. Очертания маленькой комнаты размывались, терялись во тьме. Не сразу старый колдун понял, что один глаз не видит вовсе. Лунвэй вытянул руку, желая ухватить посох, но пальцы не слушались. Они даже не чувствовали холода земляного пола или шершавой коры посоха, их словно не существовало. Ухватив посох другой рукой, Лунвэй ударил им по двери. Торопливые шаги слуг не заставили себя ждать. Вскоре дверь распахнулась, свет факелов яростно ударил в зрячий глаз.

— Господин, — залепетал слуга, поднимая колдуна, — что с вами?

— Где генерал Мун? — выдавил Лунвэй.

— В саду, господин, ожидает вашего пробуждения.

— Вели подать повозку. Скажи генералу, что нам срочно нужно отправляться в дорогу.

09. Обратный путь

Море. Мраморная шепчущая бездна. Синие волны, увенчанные ободом пены, разбивались о высокие стены величественной крепости. Неторопливо покидали порт ладьи, оставляя позади цветущие сады и витые колонны, каменные арки и златоглавые храмы. Людской гомон и стук копыт отдалялись, превращаясь лишь в воспоминание о невероятном творении человеческих рук, о диковинной для тархтар забаве — ипподроме. Иссяк колокольный звон; серые зубы бойниц, дворцовые своды и красные крыши домов слились в пёструю шапку. Тархтарские ладьи покинули Царьград без пышных проводов и поклонов, без почестей и слёз, лишь набитые золотом сундуки свидетельствовали о совершённом подвиге. Большего дружинникам и не нужно.

К