— Что за чудеса? — изумилась женщина. — Сколько ж дворов во граде вашем?

— Сотни, — вставил Ивар, откинув со лба прилипшие пряди.

— Я слыхала о Катае, — задумчиво пролепетала женщина, — слыхала, что край тот богат. Да чтоб так? Рядом с моей деревней горемычной лишь малый острог — Алустон. В нём, окроме трёх-четырёх десятков дружинников, нет никого. А тут сотни дворов, хоромы пустые. Неужто ль я тоже смогу куда с чадами прибиться? За еду да кров.

— Отчего нет? — хмуро буркнул Ивар. — Дочери мои сейчас с дедом да бабкой живут. Лета идут, старики моложе не становятся, им бы подсобить кому. Коли вот такую младу, аки Малуша, приведу — меня люд заклеймит, мол, приженил к себе девку. Другое дело мать с чадами. Коли не брезгуешь, иди ко мне в наём.

— Брезгую? — горько усмехнулась женщина. — Вы нас из рабства выкупили. Сейчас бы скребла пол вельможе какому да корке хлеба радовалась. Посему за любую работу возьмусь. Помогать таким же тархтарам, аки сама, жить в граде великом да на речи родной молвиться — радость непомерная.

Ивар улыбнулся ей, потрепал кудри мальчика, устроившегося на материнских коленях.

— Как звать тебя, труженица?

— Томила Гудимовна.

Переведя взор с Томилы на Волота, Малуша боязливо коснулась его рукава.

— А у тебя тоже дом пустует, али жена с чадами сама управляется?

— Я не женат, — широко улыбнулся витязь.

— Ага, его токмо волоком под венец тащить, — вновь пробурчала лучница.

— Спи, Радмилушка, спи, — осёк Волот. — Мне ещё не можно, Малуша, а так я о семье грежу.

— Да ладно? — протянула Радмила, открыв один глаз.

Ухмыльнувшись, Малуша обратилась к Умиле, приметив, как та нежно обняла руку Баровита.

— Небось тебе вскоре помощь понадобится с чадом. Я бы с радостью за хозяйство взялась. Муж вона как тебя любит, ревновать тебе не пристало.

Умила округлила глаза, отчего Малуша сразу замолчала. Волот с трудом сдерживал смех, и даже Радмила, казалось, хихикнула в ладонь.

— Ты бы прислушалась, Умилушка, — не сдержавшись, шепнул ей на ухо Баровит.

— Вот, сестрица, златые слова, — разразился Волот, наблюдая за тем, как румянец ползёт по щекам омуженки. — Вот о чём тебе думать надобно. Уж осьмнадцатое лето стукнуло, а племянниками меня всё не радуешь. Муж тебя любит, помощница готова хозяйство вести. Чего ещё желать можно?

Вскочив с лавки, Умила нависла над братом, отвесив ему подзатыльник, прошипела:

— Пойду тятьку найду.

Под хохот брата омуженка стремительно направилась к шатру.

— Я лишнее сболтнула? — испуганно пролепетала Малуша.

— Нет, ладно всё, Малуша. Не тревожься, — улыбнулся Баровит, бросаясь за Умилой.

— Как же? — обратилась к Волоту девушка. — Они так ласково смотрели друг на друга, неужто я ошиблась?

— Да, — буркнула Радмила.

— Нет, — заверил Волот. — Права ты во всём.

— Что? — едва не подавившись удивлением, Радмила вмиг перевернулась. Навалившись на плечи друга, всмотрелась в лукавые серые глаза. — Баровит Умилку замуж позвал? Она ему люба?

— Тише ты, — шикнул Волот, накрывая ладонью губы лучницы. — Люба, да.

— Отчего мне она ничего не сказала? — отбросив его руку, шепнула лучница.

— Вот тебе нанялась, — поникла Малуша. — Молчала б себе.

— Не кручинься, — похлопав девушку по плечу, заверил Волот. — С нами поживёшь, бабе-Голубе помогать станешь, опосле видно будет.

* * *

Кровь била в виски, щёки пылали. Умила молнией пронеслась мимо дружинных братьев, подскочила к шатру, желая скрыться ото всех, но крепкая хватка сжала запястье, не дав войти. Развернувшись, омуженка увидела Баровита; возмущение застряло в груди, не решаясь излиться.

— Постой, — улыбнулся витязь, коснувшись её плеча. — Что же ты сорвалась?

Омуженка смотрела на него, утопая в цветочном меду выразительных глаз. Нежный взор кутал теплом, успокаивал, но было в нём ещё что-то. Нечто пленительное, доселе неведомое, проникало в самое сердце, заставляя неистово биться.

— Ворожишь меня взором, — пролепетала Умила. Опомнившись, опустила глаза. — Почто?

— Не всё ж тебе меня жаром опалять, — заметил витязь. Осторожно коснувшись её подбородка, заставил посмотреть на себя. — Что тебя обидело, родимая?

— Да что Волот понимает? — возмутилась омуженка. — Токмо знает, как девкам подмигивать, всё ему хохотать лишь бы.

— То ж Волот, — улыбнулся Баровит, убрав с горящей щеки золотистый локон. — Чему дивишься? Пущай себе хохочет.

— Ты, — нахмурившись, Умила легонько толкнула витязя в грудь, — ты тоже хорош. Нет бы самому Малуше сказать.

— О чём? — изогнув бровь, спросил витязь. — Что ты мне не жена? Зачем объяснять что-то девке, кою токмо сегодня в очи увидел? Ты рядом была, обнимала меня — что мне за дело до её слов?

Чувствуя, как его руки ползут по спине, как прижимают к каменной груди, Умила теряла дар речи. Голова кружилась, мысли разбегались. Его голос дурманил разум, горячил кровь.

— Что-то не то меж нами происходит, — шепнула она, скользнув ладонью по широкому плечу.

— Отчего же?

— Я воин, — помолчав, выдавила Умила.

— Я тоже, — перебил Баровит, прижав её кисть к груди. — Мы живём не войной, Умила, мы храним мир. Храним, дабы жить, аки сердцу любо. Любо нам вместе быть, так к чему слова чьи-то? Воротимся в Камул, за хлопоты домашние примемся, к работе какой приладимся. А дальше видно будет, чего душу зазря теребить?

Не в силах сказать что-либо, Умила опустила голову на его грудь, обняла каменный торс. Вслушиваясь в стук сердца, закрыла глаза. Баровит нежно поглаживал золотистые волосы, стараясь не замечать пристальных взоров перешёптывающихся дружинников.

_____________________________________________________________________________

Малая Тархтария*- автономный округ Великой Тархтарии на берегу реки Танаис.

Вольная Тархтария*- автономный округ в составе Великой Тархтарии. Земли (преимущественно степи), между Аримией и Персией.

10. Империя

Жаркие лучи ласково касались сливовых листьев, поглаживали бутоны, красующиеся на костлявых графитовых ветвях. В зеркале рукотворного пруда отражались цветущие деревья и белоснежные клубы облаков. Камешек серой рыбёшкой глухо булькнул в водной толще, погнав сотни кругов. Откинув широкие полы шёлкового ханьфу*, восьмилетний мальчик перебирал камни, окантовывающие пруд. Найдя нужный, Вэньшуну улыбнулся, подбежал к стволу сливы — на травяном бархате красовалась картина, выложенная листьями и лепестками, песком и камушками. Аккуратно поместив находку в центр своего творения, наследник престола в умилении сцепил руки.

Серые камни оттенялись фиолетовыми лепестками, яркая зелень отделяла заворачивающийся вихрь от песчаного полотна. В игре цвета, формы и фактуры мальчику виделось зарождение мира, сотворение прекрасного, величественного дома людей и животных из неудержимого хаоса.

Улыбнувшись искромётной мысли, Вэньшуну поднял тоненькую веточку, провёл по песку, выводя причудливые линии. Оставив её, бросился к пруду, окунул руки. Взбрызнув песок, придирчиво взглянул на каменные завихрения; вновь приблизившись к воде, намочил