Сердце бешено стучало; Баровит коснулся её рук, бережно сжал узкие, огрубевшие от сабель ладони. Прижимая их к себе, пытался продлить сладостный миг.

— Время идёт, — заговорила Умила, — мы уже не чада, а жизнь стала сложней, строже. Да одно осталось прежним — мне без тебя одиноко. Хоть уж не стращает меня бабай по ночам, не скрежещет зубами в тёмном углу, я всё так же хочу слышать твоё дыхание на соседнем лежаке. Не оставляй меня… прошу.

Не в силах больше выносить это, Баровит развернулся, единым порывом заключил её в объятия, прижал к груди, поцеловал волнистые волосы.

— Я никогда тебя не оставлю, — выпалил он, — никогда. Всегда рядом буду, коли сама не прогонишь.

Закрыв глаза, Умила крепче обняла его; словно сбросив камень с души, улыбнулась возвращению их дружбы.

— Давай, как раньше, по селу послоняемся, — предложил Баровит, неохотно разжимая объятия.

— Давай, — согласилась омуженка, обхватив его руку, — токмо пообещай мне кое-что.

— Что же?

— Не дерись боле с Ратмиром.

— Он тебе о том рассказал?

— Нет, ваши костяшки, — улыбнулась она. — У обоих сбиты, да сразу видно, что недавно.

— Не буду, — сдался Зорька, погладив её пальцы. — Как же ты с ним так быстро сдружилась? Токмо три месяца знаешь его.

Умила лукаво прищурилась, помолчала, улыбаясь.

— Я знаю Ратмира уже пять лет.

— Откуда? — изумился Баровит, припоминая, когда же Умила могла остаться без их с Волотом присмотра.

— Помнишь, когда тятька стал тебя с Волотом в походы брать, меня он к тётке в Камбалу отправлял?

— Помню.

— Вот дед Ратмира по соседству жил. Стар он был совсем, посему Ратмир с сестрой младшей — Богданой — завсегда при нём были. Так вот познакомились, сдружились. Покамест тётя-Арина не видела, мы с ним на мечах деревянных бились.

— А чего сразу не рассказала мне о том? — осознав всю полноту сложившейся картины, спросил Баровит.

— Так ты не спрашивал, — пожала плечами омуженка.

* * *

Туман опустился на Камбалу. Огромный шумный город с тысячами жителей — время остановилось в нём, застыло. Аким сидел на земле посреди собственного двора, рассматривая кружево на окнах. Поднявшись, подошёл ближе, провёл рукой по резьбе — дерево растрескалось, местами стёрлись белила. Припомнив, что жена давно просила зачистить кружево и выбелить его, Аким покачал головой, смерил взглядом высокий терем. Этот дом строил ещё его отец — добротный, просторный. Потом уже Аким пристроил к нему ещё две избы*, сколотил хлев и новую баню. Уют и радость царили в родовом гнезде, мечтой согревали в суровых походах. Неспешно обойдя дом, Аким всмотрелся в белые башни детинца*, выглядывающие из-за крыш домов и вуали тумана. Со времён возведения князем Радимом дворца эти стены с пузатыми башнями нарекли дворцовыми.

Желая пройтись по граду, войти в широкие врата детинца, воевода коснулся калитки, но она не поддалась. Незримый купол удерживал Акима, не давая вырваться из застывшего воспоминания. Вздохнув, богатырь направился к саду. Тишина. Совершенно не свойственное Камбалу явление, ни голосов, ни музыки, ни скрипа телег. Едва подойдя к саду, Аким увидел жену. Беляна стояла, словно статуя. Застыла, перетрясая половицу. Коснувшись румяной щеки, богатырь всмотрелся в милые черты, поцеловал холодные губы.

— Скоро уж вместе будем, душа моя, — шепнул он.

Отойдя от жены, Аким побрёл по саду, вышел к играющим детям. Демир опустил меч на Родославу, она же, присев, блокировала его клинок своим и вытянула ногу, атакуя колено брата. Ухмыльнувшись, отец приблизился к ним, рассматривая лукавые прищуры, сжатые губы, сбитые костяшки. Погладив головы, обнял детей, поцеловал виски.

Приблизившись к дому, Аким опустился напротив дочерей, сжал руку Арины, заправил за ушко непослушный локон.

— Как же на матушку похожа, — улыбнулся он, — краше всех молодок Катая. До сих пор жалею, что тебя за сапожника выдал… Да не мог я супротив воли твоей идти, видел, что люб тебе Егор.

Погладив русые локоны, отец поцеловал её лоб, посмотрел на оконца терема — этот дом теперь принадлежал Арине… уже двадцать лет. Вздохнув, Аким обнял младших дочерей — ещё не наречённые Милада и Росана восторженно наблюдали за мастерящей куклу сестрой.

Бережно погладив их щёки, пальчики, отец выпрямился во весь громадный рост. Последний раз окинув взором родовое гнездо, прогремел, не оборачиваясь:

— Думаешь, скверной колдовства свого сумеешь очернить мои воспоминания? Думаешь, обратившись чадами моими али женой, сумеешь напугать меня? Я прожил с ним не так много времени, аки хотел, да в сердце моём они столь глубоко, что подмену чую, едва в очи взглянув. Довольно рядиться, колдун, выходи, покажи себя!

Тени, что бросали стройные яблони, вытянулись, поползли друг к другу, образуя озерцо. Чернь уплотнялась, поднималась, приобретая человеческие черты. Худощавый, тщедушный старик предстал перед богатырём, глубокий капюшон скрывал его лик. Вытянув руку, колдун зашептал что-то, пробуждая застывшие воспоминания. Дети воеводы, словно куклы, повиновались воле старика, приближались к родителю. Каждую ночь Акиму приходилось биться с ними, за это время он понял, что колдун в безопасности лишь тогда, когда вселяется в родных богатыря. Не теряя времени, он подлетел к старику, с размаха ударил его в голову. Несчастный отлетел в забор, ударившись, рухнул на землю. Мир вокруг потускнел, закачался; соседние дворы, башни детинца, крыши торговых лавок — всё завертелось, закружилось, сливаясь в разноцветном вихре. Едва устояв на ногах, Аким подбежал к полуживому старцу, сорвав с него капюшон, ухватился за шею.

Изрезанный морщинами желтоватый лик предстал перед богатырём, тонкие седые усики дрожали над губами, наплывающие веки делали и без того узкие глаза ещё меньше. Аримиец хрипел, дёргался, пытаясь вырваться. Сжав широченные запястья, вонзил в кожу воеводы ногти. Аким увидел, как на оголившейся руке колдуна зашевелился дракон. Нарисованное существо извивалось на дряхлом предплечье, переползало на пальцы Акима. Боль сковала кисти, перекинулась на плечи, грудь, спину. Рыча, Аким душил колдуна, но руки переставали слушаться, ноги подкашивались. Холодные змеиные кольца легли на шею богатыря, сдавили, лишая воздуха. С трудом повернув голову, он увидел почерневшую Беляну. Аким выгнулся, пытаясь ухватить её одной рукой, но змеиное тело обвило кисть — Арина стояла за матерью. Сильный удар в спину заставил закричать от боли, но крик так и не смог вырваться из сжатого горла. Демир с Родой, навалившись на отца, сжимали змеиными руками его торс. Не в силах сопротивляться, Аким выпустил колдуна. Ударившись о землю, старик рассмеялся, заводил руками в воздухе — тьма разрасталась за его спиной, воя