собственности. Прогрессивные налоги на наследство, ставки которых достигали 30-40 процентов в большинстве развитых стран в двадцатом веке (и 70-80 процентов в Соединенных Штатах и Великобритании в течение многих десятилетий), на практике были равносильны превращению постоянного владения во временное. Другими словами, каждому поколению разрешается накопить значительное богатство, но часть этого богатства должна быть возвращена обществу при уходе этого поколения из жизни или разделена с другими потенциальными наследниками, которые, таким образом, получают новый старт в жизни. Кроме того, прогрессивные подоходные налоги, устанавливаемые по ставкам, сопоставимым с налогом на наследство (или даже выше в Великобритании и США), которые исторически были направлены на высокие доходы от капитала, также затрудняют сохранение больших состояний в разных поколениях (без значительного сокращения расходов).

Для того чтобы преодолеть капитализм и частную собственность и привести к социализму, основанному на участии, я предлагаю опираться на эти два инструмента и совершенствовать их. Вкратце, с правовой и фискальной системами можно сделать гораздо больше, чем было сделано до сих пор: во-первых, мы можем установить истинную общественную собственность на капитал путем более широкого разделения власти внутри фирм, а во-вторых, мы можем сделать собственность на капитал временной путем установления прогрессивных налогов на крупные состояния и использования полученных средств для финансирования всеобщего капитала, способствуя тем самым постоянному обращению собственности.

Разделение власти в фирмах: Стратегия экспериментирования

Начните с общественной собственности. Системы распределения прав голоса в компаниях существуют в германской и скандинавской Европе с конца 1940-х и начала 1950-х годов. Представители трудящихся занимают половину мест в советах директоров немецких компаний и треть мест в Швеции (включая малый бизнес в шведском случае), независимо от того, владеют ли они капиталом. 5 Эти так называемые механизмы совместного управления (или кодетерминации) стали результатом упорной борьбы, которую вели профсоюзы и их политические союзники. Борьба началась в конце девятнадцатого века. Баланс сил начал меняться после Первой мировой войны и решительно изменился после Второй мировой войны. Существенные изменения в законодательстве шли рука об руку с крупными конституционными нововведениями. В частности, в конституциях Германии 1919 и 1949 годов было принято социальное определение права собственности, которое учитывало общие интересы и благо общества. Права собственности перестали считаться священными. Хотя вначале акционеры боролись с этими изменениями до последнего, новые правила действуют уже более полувека и пользуются широким общественным одобрением.

Все имеющиеся данные свидетельствуют о том, что совместное управление имело большой успех. Оно способствовало более активному участию работников в формировании долгосрочных стратегий работодателей и уравновесило зачастую вредную краткосрочную ориентацию акционеров и финансовых интересов. Оно помогло германским и скандинавским странам разработать экономическую и социальную модель, которая является более продуктивной и менее инегалитарной, чем другие модели. Поэтому она должна быть незамедлительно принята в других странах в ее максимальном варианте, когда половина мест в советах директоров всех частных фирм, больших и малых, отдается работникам.

Каким бы многообещающим ни было германо-нордическое совместное управление, оно страдает от многочисленных ограничений, начиная с того, что акционеры имеют решающий голос в случае равенства голосов. Стоит рассмотреть два возможных улучшения. Во-первых, если неравенство в благосостоянии будет уменьшено путем прогрессивного налогообложения, наделения капиталом и обращения собственности, о чем я расскажу в дальнейшем, работники смогут приобрести акции своей фирмы и таким образом изменить баланс сил, добавив голоса акционеров к той половине, которую они уже имеют в качестве членов совета директоров. Во-вторых, следует также пересмотреть правила распределения голосов на основе вложенного капитала. Как отмечалось ранее, полное устранение связи между инвестированным капиталом и экономической властью в компании, по крайней мере в самых маленьких компаниях, не отвечает общим интересам. Если человек вкладывает все свои сбережения в проект, которым он увлечен, нет ничего плохого в том, что он может отдать больше голосов, чем нанятый накануне рабочий, который, возможно, откладывает свой заработок на развитие собственного проекта.

Однако не может ли быть оправданным установление потолка голосов крупных акционеров в крупных корпорациях? Одно из недавних предложений в этом направлении касается "некоммерческих медиа-организаций": инвестиции свыше 10 процентов капитала компании будут давать право голоса, соответствующее одной трети вложенной суммы, с соответствующим увеличением права голоса более мелких инвесторов (включая журналистов, читателей, краудфандеров и так далее). Первоначально задуманное для некоммерческих медиа-организаций, это предложение может быть распространено на другие секторы, включая прибыльные. Хорошей формулой может стать применение аналогичного потолка голосов к инвестициям, превышающим 10 процентов капитала в компаниях, превышающих определенный размер. Обоснованием для этого является то, что нет причин, по которым крупная компания должна оставлять власть в руках одного человека и лишать себя преимуществ коллективного обсуждения.

Заметим попутно, что многие организации как в частном, так и в государственном секторе прекрасно функционируют без акционеров. Например, большинство частных университетов организованы как фонды. Щедрые доноры, которые вносят свой капитал, могут получить определенную выгоду от своих взносов (например, льготное поступление для своих детей или даже место в совете директоров), что, кстати, должно регулироваться более строго. В этой модели есть и другие проблемы, которые необходимо исправить. Тем не менее, доноры находятся в гораздо более слабом положении, чем акционеры. Их вклады становятся частью капитала университета, а компенсация в виде мест в совете директоров может быть отозвана в любой момент; с акционерами и их наследниками это невозможно. Тем не менее, вкладчики продолжают давать деньги, и частные университеты продолжают функционировать. Конечно, предпринимались попытки организовать университеты как корпорации, получающие прибыль (вспомните Университет Трампа), но результаты были настолько плачевными , что эта практика практически исчезла. Это ясно показывает, что не только можно резко ограничить влияние инвесторов, но и что организации часто работают лучше, когда власть инвесторов ограничена. Аналогичные наблюдения можно сделать в отношении секторов здравоохранения, культуры, транспорта и экологии, которые, вероятно, будут играть центральную роль в будущем. В целом, идея о том, что модель корпоративной организации "одна акция - один голос" является бесспорно лучшей, не выдерживает пристального изучения.

Сокращение неравенства в благосостоянии и ограничение права голоса крупных акционеров - два наиболее естественных пути расширения германо-нордической модели совместного управления. Есть и другие, например, недавнее британское предложение о том, чтобы некоторые члены совета директоров избирались смешанным собранием акционеров и работников. Это может позволить развернуть новые дискуссии и создать новые коалиции, вырвавшись из стереотипных ролей, которые совместное управление иногда навязывает участникам. Но на этом дискуссия не заканчивается: конкретные эксперименты - единственный путь к развитию новых организационных форм и социальных отношений. Несомненно то, что существует множество способов улучшить соуправление в его нынешнем виде, чтобы социальная собственность и