обеих странах на протяжении XIX и в XX веках, равно как и создание систем колониального господства, рабства и расовой сегрегации, сохранявшихся вплоть до 1960-х годов. Поэтому стоит опасаться абстрактных и общих принципов социальной справедливости и сосредоточиться на том, как эти принципы воплощаются в конкретных обществах и конкретных политиках и институтах.

Элементы партисипативного социализма, которые я представлю ниже, основаны в первую очередь на исторических уроках, представленных в этой книге - особенно на уроках, которые можно извлечь из крупных трансформаций режимов неравенства, произошедших в двадцатом веке. Размышляя над тем, как применить эти уроки, я имел в виду сегодняшние общества, общества начала XXI века. Некоторые из обсуждаемых ниже пунктов требуют значительных государственных, административных и фискальных возможностей для их реализации, и в этом смысле они наиболее непосредственно применимы к западным обществам и более развитым незападным. Однако я старался рассматривать их в универсальной перспективе, и постепенно они могут стать применимыми и для бедных стран и стран с развивающейся экономикой. Предложения, которые я здесь рассматриваю, исходят из демократической социалистической традиции, особенно в том, что я делаю акцент на выходе за рамки частной собственности и вовлечении работников и их представителей в корпоративное управление (практика, которая уже сыграла важную роль в немецкой и скандинавской социал-демократии). Я предпочитаю говорить о "партисипативном социализме", чтобы подчеркнуть цель участия и децентрализации и резко отличить этот проект от гиперцентрализованного государственного социализма, который был опробован в двадцатом веке в Советском Союзе и других коммунистических государствах (и до сих пор широко практикуется в государственном секторе Китая). Я также предполагаю центральную роль системы образования и подчеркиваю темы временного владения и прогрессивного налогообложения (помня, что прогрессивные налоги сыграли важную роль в британском и американском прогрессивизме и широко обсуждались, но так и не были реализованы во время Французской революции).

Учитывая в основном положительные результаты демократического социализма и социал-демократии в двадцатом веке, особенно в Западной Европе, я думаю, что слово "социализм" все еще заслуживает использования в двадцать первом веке, чтобы вызвать в памяти эту традицию, даже когда мы стремимся выйти за ее пределы. А выйти за ее пределы мы должны, если хотим преодолеть самые вопиющие недостатки социал-демократического ответа последних четырех десятилетий. В любом случае, суть предложений, которые мы будем обсуждать, имеет большее значение, чем любой ярлык, который можно к ним прикрепить. Вполне понятно, что для некоторых читателей слово "социализм" навсегда запятнано советским опытом (или действиями более поздних правительств, которые были "социалистическими" только по названию). Поэтому они предпочтут другое слово. Тем не менее, я надеюсь, что такие читатели, по крайней мере, будут следить за моей аргументацией и вытекающими из нее предложениями, которые на самом деле опираются на опыт и традиции многих народов.

В заключение отметим, что отстаиваемые здесь варианты отражают следующий мысленный эксперимент. Предположим, что у нас есть неограниченное время для дебатов на огромной глобальной агоре. Предмет дебатов - как лучше организовать режим собственности, фискальную и образовательную системы, границы и сам демократический режим. Выбор, который я предлагаю ниже, - это выбор, который я бы отстаивал в такой обстановке на основе исторических знаний, приобретенных для написания этой книги, и в надежде убедить как можно большее число людей в том, что именно такую политику следует проводить. Каким бы полезным ни был такой мысленный эксперимент, он явно искусственен в нескольких отношениях. Во-первых, ни у кого нет неограниченного времени для дебатов. В частности, политические движения и партии часто имеют очень мало времени, чтобы донести свои идеи и предложения до граждан, которые, в свою очередь, имеют ограниченное терпение, чтобы их выслушать (часто по уважительным причинам, потому что у людей есть другие приоритеты в жизни, кроме выслушивания политических аргументов).

И последнее, но не менее важное: если бы это бесконечное обсуждение происходило в реальности, у меня, несомненно, были бы причины пересмотреть позиции, которые я собираюсь отстаивать и которые неизбежно отражают ограниченный круг аргументов, данных и исторических источников, с которыми я был знаком до сих пор. Каждая новая дискуссия еще больше обогащает фонд материалов, на которых я основываю свои размышления. В результате чтения, встреч и дебатов, в которых мне посчастливилось участвовать, я уже глубоко пересмотрел свои позиции и буду продолжать пересматривать свои взгляды в будущем. Другими словами, справедливость всегда должна восприниматься как результат постоянного коллективного обсуждения. Ни одна книга и ни один человек никогда не смогут определить идеальный режим собственности, совершенную систему голосования или чудесный график налогообложения. Прогресс на пути к справедливости может произойти только в результате масштабного коллективного эксперимента. По мере того, как разворачивается история, опыт каждого человека должен быть использован в максимально широком обсуждении. Элементы, которые я буду рассматривать здесь, предназначены лишь для того, чтобы указать возможные пути для экспериментов, вытекающие из анализа историй, рассказанных в предыдущих главах.

 

О трансцендентности капитализма и частной собственности

Что такое справедливое владение? Это самый сложный и главный вопрос, на который мы должны попытаться ответить, если мы хотим дать определение социализму, основанному на участии, и представить себе выход за пределы капитализма. Для целей этой книги я определил проприетаризм как политическую идеологию, основанную на абсолютной защите частной собственности; капитализм - это распространение проприетаризма на эпоху крупной промышленности, международных финансов, а в последнее время и цифровой экономики. В основе капитализма лежит концентрация экономической власти в руках владельцев капитала. В принципе, владельцы недвижимости могут решать, кому и по какой цене сдавать ее в аренду, а владельцы финансового и профессионального капитала управляют корпорациями по принципу "одна акция - один голос", что дает им право, помимо прочего, самим решать, кого нанимать и на какую зарплату.

На практике эта строгая капиталистическая модель подвергалась различным изменениям и модификациям, поэтому понятие частной собственности эволюционировало с XIX века благодаря изменениям в правовой и социальной системе и налоговой системе. Изменения в правовой и социальной системе ограничили власть владельцев собственности: например, арендаторам были предоставлены долгосрочные гарантии от выселения и повышения арендной платы, а некоторым даже было предоставлено право покупать по низкой цене квартиры или землю, которые они занимали в течение достаточно длительного периода времени - настоящее перераспределение богатства. Аналогичным образом, власть акционеров в компаниях была строго ограничена трудовыми кодексами и социальным законодательством; в некоторых странах представителям рабочих были предоставлены места и право голоса в советах директоров наряду с акционерами - шаг, который, если довести его до логического конца, был бы равносилен настоящему пересмотру прав собственности.

Налоговая система также урезала права владельцев