Гайя нервно засмеялась:

— Господин профессор, вы скоро запретите нам дышать во все легкие? — И она, словно боясь, что ей этого не позволят, поспешно вздохнула полной грудью.

— А что вы думаете? И дышать нужно экономно.

Гайя откинула голову на холодную стенку.

— Эх! Чем так экономить, лучше умереть!

— Не все так думают. Умирайте, если хотите, — язвительно пробормотал профессор. — Нам больше воздуха останется.

— Но, когда я умру, мой труп начнет разлагаться и воздуха станет еще меньше, — не выдержала Гайя.

Профессор не ответил. По подвалу снова разлилась жуткая тишина.

Гайя не могла выдержать этой тишины. Грудь распирало. Хотелось говорить, смеяться, бегать — все, что угодно, было лучше этого мертвого молчания. Силясь сдержаться, она тихо притронулась к плечу Владарада.

— Владарад… — шепот ее прозвучал хрипло и тоскливо. — Владарад! Разве это борьба? Разве это тупое, идиотское сидение в погребе — борьба? — И она заломила руки, сухо захрустев пальцами. — Помнишь?.. Как боролись наши отцы и братья, первые коммунары… Помнишь?

Ее шепот нарастал и крепчал:

— Митинги… толпы людей… пламенные речи… потом — баррикады, пулеметы или подполье… один на один… Сила против силы… Кто сильнее?.. Вот это борьба!.. А теперь?..

И шепот вновь стал сдавленным, хриплым:

— А теперь? Разве это — борьба? Это медленное умирание в подвале, когда нельзя даже вздохнуть полной грудью, чтобы не ускорить свою смерть? Разве в такой борьбе побеждает тот, кто сильнее, кто прав? Нет — тот, кто хитрее, богаче!.. Кто изготовил больше газов… Мы сильнее во сто крат, но мы бессильны против них… Эх, Владарад!..

— Разве в этом наша сила, Гайя? Наша сила в… — начал Владарад.

Но Гайя с болезненным смехом перебила его:

— В диалектике, ты хочешь сказать, наша сила? Ха-ха… Разве я этого не знаю? Разве я не знаю, что даже если бы в этой войне нас победили, и во всем мире снова воцарился капитал, а в живых не осталось ни одного коммунара — все равно через некоторое время пролетариат снова начал бы борьбу? Что когда-нибудь наступит коммунизм? Я знаю это, Владарад!.. Но обидно, что из-за какой-то глупости, из-за того, что у этой шайки в руках техника, наше дело должно погибнуть…

— Все это так, — печально улыбнулся Владарад. — И все это не так. Наша эпоха…

— Не говори, не говори, — Гайя приобняла его, закрыла ему рот рукой, прижалась, — не надо, не говори!.. Я все это знаю… И все так и должно быть. Иначе быть не может… Но послушай… Допустим, все вышло, как они хотят… Предположим, они победили, а коммунары все погибли, — нас передушили этими идиотскими газами… Представь себе, что будет дальше… Ты представляешь?

Она возмущенно выпрямилась:

— Владарад, ты можешь себе представить?.. У ВУЦИК стоит городовой! Там, где трудящиеся сами распоряжались своей жизнью, стоит городовой, краснолицый, в белых перчатках!.. Неужели хоть на минуту возможно возвращение старого? Даже у реакционнейших элементов новый строй вошел уже в быт, и вдруг — городовой! Возможно ли это?.. Тогда ведь снова восстание?..

Владарад нервно пошевелился.

— Гайя, родная, успокойся. Ты несешь чушь.

Их разговор прервала ссора в углу, где нашел себе место профессор. Старый химик сипел и хрипел, слышалась брань и плач ребенка. Поднялась суета.

Гайя придвинулась ближе. Немолодая работница держала на руках заголенного малыша. Профессор, очевидно, пытался отобрать у нее ребенка. Брызгая слюной и сопя, он что-то втолковывал матери и испуганному младенцу.

— В чем дело? — спросил Владарад.

Все неловко пожали плечами.

— Да вот, — пояснил хмурый рабочий, — ребенку на двор захотелось, мать и посадила его в уголок… А профессор не дает пареньку опорожниться. Говорит — воздух портит.

Гайя возмущенно набросилась на профессора.

Но когда, закончив спор, она вздохнула, ей пришлось отметить, что воздух действительно стал спертым и дышать было тяжело.

Внезапно напряженную тишину подвала нарушил тоненький звон колокольчика.

— Телефон! Звонит телефон!

Никто и не догадывался, что в подвале был телефон.

Все сразу заговорили. Стало как-то легче.

Еще не до конца прервалась связь с другими людьми!

Еще есть где-то на свете живые люди!

Само сознание этого прибавило мужества узникам подвала.

Телефонной трубкой завладел профессор. Он с наслаждением вслушивался в чьи-то слова и весь дрожал, отвечая…

Все обступили его:

— Что? Кто говорит? Может, газов уже нет?

Но профессор разочарованно сообщил:

— Звонят из ЦК Компартии. Жалуются, что уже два часа обзванивают все номера, кого-то разыскивают и никак не могут найти. Очевидно, ищут какую-то важную шишку… А газовая атака еще не завершилась… Они к нам тоже из укрытия звонят, только у них фильтры в порядке… Пришлите к нам механика, — закричал он в телефон, — ради Бога, пусть наладит фильтр!

Гайя поспешила к аппарату. Сейчас она сможет поговорить с ЦК.

Искали именно ее. Через несколько минут она уже была уже в курсе дел. Из ЦК ей передали шифрованную радиограмму. Это был личный шифр, придуманный Владимиром и известный только им двоим.

Гайя зажгла свечной огарок. Она слово за словом записывала текст шифровки и слово за словом передавала назад расшифрованный текст:

— «Окружком Гайе тчк Передай немедленно в Цека тчк Формулы всех газов у меня Живой тчк Лечу аэропланом ждите первого мая тчк Владимир».

Первого мая. Это завтра! Завтра он будет здесь. С формулами!

Неописуемая радость всколыхнулась в сердце Гайи. Она поделилась ею с товарищами:

— Войне скоро конец! Газы скоро будут не страшны!

Все зашевелились и засуетились.

Даже профессор позволил себе роскошь — вздохнул полной грудью.

Телефонный звонок развеял тоску. Все почувствовали себя живыми и повеселели.

— Скорее бы только, — шептали они. — Дождаться бы, не задохнуться бы… уже становится трудно дышать.

Профессор окончательно завладел телефоном и беспрерывно звонил во все концы, спрашивая, когда рассеются и перестанут действовать газы.

Гайя совсем повеселела. Пришла легкость и бодрость. При мысли о Владимире на щеках выступил румянец.

— Хорошо, Владарадик, мне уже очень хорошо. Я спокойна. Вот только немного колет в легких и трудно дышать.

И, переходя на спокойный тон, она заговорила почти шутливо:

— Когда-то я читала роман о грядущей войне. Там она была изображена так грандиозно… Но в действительности все гораздо проще. И совсем нет той романтики. Романтика есть до и после, а во время войны все слишком просто… Ах, как же трудно дышать, — договорила она с мучительным вздохом.

Но Владарад не обратил внимание на слова Гайи.