обращаюсь к вам! Никогда не сдавайтесь, боритесь, создавайте партии и сидите в тюрьмах, получайте Нобелевские премии и пишите романы в изгнании – но, запомните, никогда не выходите на улицу, если не готовы стоять до конца. Если вы не готовы, то никогда, никогда, никогда по-настоящему не злите своё правительство. Оно милосердно, международное право связывает его по рукам и ногам, – но, поверьте, правительство сильнее вас. Не оно должно вас бояться – это вы должны бояться его. Пока вы не переходите черту, пока не демонстрируете превосходство, оно будет мириться с вами. Но если оно распознает в вас угрозу, то попытается вас уничтожить. И если в ответ вы не готовы уничтожить его – вас раздавят.

Не верите мне – спросите экс-патриарха Феосифа, сейчас у него достаточно времени для разговоров. Недавно он выпустил мемуары: там он разглагольствует о смысле жизни, но лучше бы рассказал, что почувствовал, когда «Союз веры» обвинили в ранении трёх полицейских на Болотной площади.

Я знаю, Феосиф просил «проявить тактичность». Он надеялся припугнуть Кремль, не более; он не давал приказ прорывать полицейские заграждения и штурмовать Минфин. И уж точно не он приказал неоортодоксам в Калининграде поджечь штаб оппозиции. Да и погромы в Пятигорске, Махачкале и Грозном не имели к нему прямого отношения.

В «Союзе веры» было не так много безумцев, но, как обычно бывает, именно они создали «картинку». Картинку, которую внимательно рассмотрели в Кремле.

После начала беспорядков и столкновений бóльшая часть протестующих разошлась по домам: они верили в Бога, верили, что Церковь не следует облагать налогами, но вовсе не собирались подставляться под удары полицейских дубинок.

Парламент отклонил закон во втором чтении и отправил на доработку – таким образом, главное требование протестующих оказалось выполнено. На второй день все нормальные люди уже покинули улицы, а оставшихся маргиналов без труда разоружила и задержала полиция.

По счастливому стечению обстоятельств все они были членами «Союза веры».

Спустя неделю всех лидеров «Союза» арестовали, а их программные документы, в которых встречались пассажи о введении в России официальной религии, суд классифицировал как призывы к насильственной смене строя.

Прокуратура потребовала признать «Союз веры» экстремистской организаций. Феосифа перестали ассоциировать с Кремлём. В отчаянии он заявил, что дело сфабриковано и что заговор против него развязала Организация «руками Ленро Авельца». До этого момента журналисты меня не замечали – теперь я стал для них желаннее супругов!

– Как вы прокомментируете роль советника-посланника Организации Ленро Авельца?!! – орали они пресс-секретарю президента, который, недурно извернувшись, с показным равнодушием спросил:

– Ленро Авельц – это кто?

Они знали ответ. Они заставили фургонами с аппаратурой и без того узкую Софийскую набережную.

– Да, мы против насилия в любой форме; нет, Организация не вмешивается во внутренние дела суверенных государств; конечно, свобода вероисповедания – краеугольный камень нашей повестки, – миллион раз повторил я журналистам бессмысленные словосочетания.

И продолжил работу.

Феосиф всё ещё занимал престол. И хотя Кремль от него отвернулся, исключил депутатов от «Союза» из списков и забыл всё, что связано с реформой конституции, политтехнологи с Охотного Ряда и Старой площади продолжали строить планы на участие РНЦ в выборах. У Феосифа оставался шанс на реванш.

Меня это не устраивало – и меня, и многих других.

Вы же не думали, что Русская Неоортодоксальная Церковь – это армия? что власть там любит один Феосиф? Врагов внутри церкви у него было не меньше, чем вне её. Но если извне он вызывал раздражение, то внутри – более адекватные эмоции: зависть и ревность.

С Уэллсом я встретился в Баку. ОКО планировал акцию против Исламского Государства, и Уэллс проводил закрытое совещание с региональными спецслужбами. Я прилетел туда на день – ждал его до утра, на пять часов отложил обратный вылет, но всё же дождался.

Он торопился в аэропорт и пригласил к себе в машину, чтобы продолжить разговор. Кажется, он был рад меня видеть.

– Что там у тебя творится? – спросил он и долго смеялся, пока я рассказывал. – Да, слышал, Торре донёс Мирхоффу. Тот тебя «сдержанно одобрил».

– «Сдержанно одобрил»? – переспросил я. – О, это внушает надежду.

– Не обольщайся, – всё потешался Уэллс. – У твоих храмовников хватит денег и Мирхоффа переубедить.

– Как раз поэтому, мой генерал, – ответил я, – я прошу помощи у неподкупного – у вас.

Уэллс хмыкнул. Мы уже въехали на аэродром, и на залитом солнце южном раздолье возвышался любимый мой «боинг» председателя ОКО.

Через два дня я получил полное досье на всех архиереев РНЦ. Я собирался сместить Феосифа и поставить на его место своего человека. Лояльный и разумный, такой первосвященник мог под предлогом возвращения к традициям изменить РНЦ изнутри. Другого выхода я не видел: чем яростнее атакуешь церковь, тем сильнее она становится.

Единственный способ победить – заставить отречься от модного социального уклона, сконцентрироваться на богословии и ритуалах, успокоить, – и в современности она скоро усохнет, испарится, превратится в жизненную философию вроде буддизма. Против такой религии и церкви я ничего не имею.

Эту авантюру я попытался провернуть без поддержки Организации, которая всё равно запретила бы, и без ведома правительства России, которое всё дулось на меня за митинги.

ОКО предоставил мне сведения и агентурную сеть, а сам я обладал достаточным состоянием и мог позволить себе развлечение на пять миллионов долларов. После митингов РНЦ и так раскололась – я всего-то обеспечил информационную поддержку.

Сперва нужен был призовой рысак. Светлым зимним днём, когда Москву покрыл слой белого, ещё чистого снега, я поехал на встречу с епископом Петербуржским. Преодолев на поезде три часа до Северной Пальмиры, я побывал в Александро-Невской лавре. ОКО позаботился об утечке, и вечером того же дня Феосифу донесли, что епископ просил у Авельца помощи в деле его свержения.

Ложь: епископ, хоть и возглавлял оппозицию Феосифу, отказался сотрудничать. Но наша встреча проходила за закрытыми дверями, и я перед лицом многочисленной свиты на прощание склонился и поцеловал епископу перстень. Не помню, кто в том году получил «Оскар» за лучшую роль, однако уверен: имей киноакадемия совесть, статуэтка стояла бы у меня в шкафу.

Следующий визит я совершил за Урал – в Якутию, потом во Владивосток, а после вернулся в Москву, где меня уже дожидалась делегация европейских неоортодоксов. В отличие от русских коллег, заграничные иерархи горели желанием сместить Феосифа и согласились содействовать. Мне нужно было расколоть Синод, этакое правительство РНЦ, и поставить там вопрос о смене патриарха через созыв Архиерейского собора. По счастью, подстрекаемый паранойей Феосиф совершил очередную ошибку: публично заявил,