Для начала он собирался изменить конституцию страны. Всего-то добавить туда пункт об «особой исторической роли» РНЦ – что такого? Признать национальным достоянием, заткнуть рот критикам, ввести патриарха в госсовет – великого ума стратагема, такая изощрённая.

У него было серьёзное лобби: выходцы из силовых структур, националисты, агропромышленный комплекс и прочие любители протекционистских субсидий. Сто лет РНЦ копила ресурсы, пользуясь отсутствием налогов, её агенты вырыли норы под кремлёвскими коврами – и вот явился патриарх, который начал накопленное тратить.

Он создал общественную организацию под оригинальным названием «Союз веры» и завалил её деньгами. Глашатаи заполонили телеканалы, боты хлынули в русскоязычную Сеть; священники по всей стране призывали вступать в «Союз» всех «добрых христиан», неоортодоксов, католиков или протестантов.

Около четверти депутатов Государственной думы от правящей партии (плюс министр культуры) приехали в московское отделение «Союза» и торжественно в него вступили. Они вряд ли понимали, что и зачем делают, – церковники их просто обманули; но партийные боссы всё равно настучали им по головам. Как выяснилось, это стало ошибкой – Феосиф сразу побежал в Кремль жаловаться.

Близился избирательный цикл – сперва парламентские, а через полгода и президентские выборы, – и Феосиф пообещал, что если «небольшое исправление» не будет внесено в конституцию, то он поддержит оппозицию.

Не знаю, отчего правительство так перепугалось. Соцопросы отрицали связь между позицией РНЦ и поведением избирателей. Должно быть, в руководителях страны заговорила неизжитая русская родовая травма: они согласились пропустить через праймериз и включить в избирательные списки членов «Союза». Эти квазидепутаты, если их изберут, внесут проект поправок в конституцию.

«Союз веры» начал проправительственную агитацию, и внезапно выяснилось, что не четверть, а треть, едва ли не половина депутатов от правящей партии – сторонники идей Феосифа. Я запросил Ньюарк, собираясь вмешаться, но Организация приказала сохранять статус-кво. Из Нью-Йорка, разумеется, им было виднее.

Позвольте пояснить, что меня так напугало. Россия – ключевой участник Северного альянса, на её территории располагаются ядерные арсеналы. Номинально они находились в распоряжении Армии Земли, но Россия в любой момент могла выйти из соглашения и вернуть контроль над вооружением. Есть и другой момент, о котором часто забывают: не правительство, а именно парламент формирует делегацию страны в Генассамблею. Российская делегация, в отличие от консолидированной делегации Северного альянса, не имела решающего голоса, но могла саботировать работу Генассамблеи и парализовать Организацию даже без прекращения финансирования или ветирования в Совбезе.

Не имея в руках исполнительной власти, лишь сформировав в парламенте маленькую фракцию внутри правящей партии, «Союз веры» отправил бы своих делегатов в Нью-Йорк. И хорошо, если туда поедут ряженые «сторонники». Но я видел списки, предложенные Феосифом и согласованные Кремлём. Это были радикалы. Немного, несколько десятков, но и их бы хватило, чтобы внести разлад в работу совместной делегации Альянса. Возможно, ближайшие четыре года прошли бы спокойно и горстка умалишённых в Ньюарке не причинила бы особого вреда, но какой это задел на будущее! Ведь с неоортодоксами, в отличие от социалистов или даже патриотов, вообще нельзя договориться. Они считали Организацию орудием Сатаны, отрицали экологический кризис и цикличность мировой экономики.

Таких людей даже близко нельзя подпускать к управлению страной. Организация уважает избирательные права свободных народов, но одно дело – буддисты у власти в Бутане, а другое – христианские фундаменталисты в Москве. Я обстреливал Ньюарк докладами до тех пор, пока утомлённый Керро Торре не прислал мне расплывчатое сообщение, где как бы пообещал вне зависимости от исхода лично доложить Мирхоффу о «любых действиях, которые предпринял советник-посланник Авельц».

Значит, диспозиция такая: победителей не судят.

Во-первых, мне нужно вбить клин между правительством и РНЦ; во-вторых, при этом я не должен допустить поражения правящей партии.

Я задавал себе вопрос, который часто встаёт перед каждым из нас: как это сделать в рамках закона?

Не устаю повторять, демократия – важнейшее изобретение, несоизмеримо полезное и прогрессивное для XVIII века, – сегодня устарела. Она слишком толерантна к врагам, её иммунитет слабо их распознаёт, и в результате у власти оказываются популисты, фашисты или фанатики.

Наши ньюаркские эксперты любили повторять, что это естественный цикл развития общества, что оно должно этим переболеть. Некомпетентные популисты, придя к власти, учинят такой бардак, что с треском пролетят на следующих выборах.

Я так не думал. Я был уверен: если враги демократии придут к власти, то следующих выборов не будет. Экстремисты имеют привычку менять законы: сперва они вводят цензуру, затем клеймят оппозицию нацпредателями, а потом запрещают все партии, кроме лояльных и беззубых. Что дальше? Упадок? Дряхление? Восстание? Революция? Кровь, и слёзы, и та девочка, умирающая без лекарств на руках преподобного Джонса?

Нет, лучше преступить закон, лучше самому стать преступником. Моралисты причитают: если вы нарушаете закон во благо, то где гарантия, что однажды вы не ошибётесь? Где та грань, которая отделяет вас, желающих добра, от идущих по дороге благих намерений в ад? Кто сторожит сторожей?..

Глупые вопросы, но я отвечу и внесу ясность. Грани нет. Я сторожу сторожей. И я могу определить, где граница, которая меня, спасшего Россию, отделяет от Феосифа, желавшего её погубить.

При всех издержках профессии я работал в этой стране и хотел ей добра. А Феосиф был врагом человечества.

Если он думал, что после смерти за свои старания попадёт в Рай и там Христос разопьёт с ним русской водки, – ничего не имею против. Уверуй он как настоящий ортодокс и удались в далёкий монастырь куда-нибудь на Соловки, реанимируй он вместе со сторонниками Соловецкий лагерь – я был бы счастлив.

Но нет, им же недостаточно «спастись» самим, им нужно «спасти» нас всех! Какой-то «спасительный» зуд не даёт им уснуть. «Разве спрашивает пожарный разрешения у кошки, которую вытаскивает из огня?» – задавал вопрос Феосиф, и я нахожу, что отношение к своим последователям как к неразумным животным вообще характерно для церквей. Рабы любят хозяев, как рабовладельцев-людей, так и рабовладельцев-идеи.

Аболиционизм – не моё призвание. У меня есть дела поважнее, чем переубеждать вверивших свои души и банковские счета проходимцам. Настоящее уважение к свободе – уважение даже к самому отвратительному и глупому выбору. Но что я должен был и, сказать честно, очень хотел сделать – так это уберечь разумную часть России и остальной мир.

Я вызвал на встречу парламентскую оппозицию.

Сперва я планировать тайные переговоры, но по здравом размышлении передумал. Российская оппозиция не способна что-то держать в секрете, поэтому я решил только имитировать секретность и оказался прав: первые сообщения о нашей встрече