* * *

Как-то Даламбер,[211] уже стяжавший тогда широкую известность, был у г-жи дю Деффан[212] вместе с президентом Эно[213] и г-ном де Пон де Вейлем.[214] Приходит врач по имени Фурнье и еще с порога обращается к хозяйке: «Сударыня, имею честь засвидетельствовать вам свое нижайшее почтение»; после этого он поворачивается к президенту: «Имею честь приветствовать вас, сударь»; затем здоровается с г-ном де Пон де Вейлем: «Сударь, ваш покорный слуга» — и, наконец, бросает Даламберу: «Добрый день, сударь».

* * *

Некто целых 30 лет проводил вечера у г-жи де*. Затем он овдовел. Все думали, что теперь он женится на ней, и всячески ему это советовали. Но он отказался, заявив: «Где же я стану тогда проводить вечера?».

* * *

Г-жа де Тансен,[215] несмотря на свои располагающие манеры, была женщина коварная и в полном смысле слова способная на все. Однажды, услышав, как ее хвалят за приятное обхождение, аббат Трюбле[216] заметил: «О да! Если ей потребуется вас отравить, она выберет самый приятный яд».

* * *

Г-н де Бройль,[217] ценивший в людях лишь военные таланты, как-то сказал: «У этого Вольтера,[218] которого все так превозносят, а я и в грош не ставлю, есть все же один хороший стих:

Кто первый был монарх? Удачливый солдат».

* * *

Г-н* высказался о какой-то книге; с ним заспорили, ссылаясь на то, что публика держится на этот счет другого мнения. «Публика! Публика! — воскликнул он. — Сколько нужно глупцов, чтобы составить публику?».

* * *

Г-н д’Аржансон[219] в разговоре с любовником своей жены, графом де Себуром, сказал: «У меня есть для вас два подходящих места: должность коменданта или Бастилии, или Дома инвалидов.[220] Если дать вам Бастилию, все решат, что туда вас упрятал я; если Дом инвалидов, все подумают, что туда вас упрятала моя жена».

* * *

Принц Конде[221] как-то рассказывал мне об одной медали, некогда принадлежавшей ему. Он очень сожалел, что лишился ее. На лицевой ее стороне выбит профиль Людовика XIII с обычной надписью: «Rex Franc, et Nav.»;[222] на оборотной — профиль кардинала Ришелье,[223] окруженный словами: «Nil sine consilio».[224]

* * *

М*, прочитав письмо святого Иеронима,[225] где тот необычайно выразительно описывает силу одолевавших его плотских искушений, заметил не без зависти: «Будь я способен на подобное неистовство страстей, меня не устрашило бы никакое покаяние».

* * *

М* говаривал: «В женщинах хорошо лишь то, что в них самое лучшее».

* * *

Принцесса де Марсан,[226] ныне столь богомольная, когда-то была в связи с г-ном де Бисси[227] и сняла для него на улице Плюме небольшой домик. Однажды она приехала туда, когда любовник ее был занят там с девицами легкого поведения. Он велел не впускать принцессу. Тем временем фруктовщицы с Севрской улицы столпились вокруг ее кареты, приговаривая: «Вот срам! Он не впускает в дом принцессу, которая за все платит, а сам угощает потаскушек даровым ужином».

* * *

Один человек, прельщенный саном священника, говорил: «Я должен стать священником, даже если это будет стоить мне спасения души».

* * *

Некто с ног до головы в трауре — большие плерезы, черный парик, вытянутое лицо — встречает своего друга. «О боже! — пугается тот. — Какую потерю вы понесли?». — «Никакой, — отвечает наш печальник. — Просто я овдовел».

* * *

Г-жа де Бассомпьер,[228] живя при дворе короля Станислава,[229] открыто состояла в связи с г-ном де Ла Галезьером,[230] канцлером польского короля. В один прекрасный день король явился к ней и позволил себе кое-какие вольности, не увенчавшиеся, однако, успехом. «Я умолкаю, — объявил тогда Станислав. — Остальное доскажет вам мой канцлер».

* * *

В прежнее время «королевский» пирог[231] разрезали до начала еды. Как-то раз «королем» выпало быть г-ну де Фонтенелю.[232] Он почему-то медлил и не оделял остальных поставленным перед ним отменным кушаньем. «Король забывает своих подданных», — упрекнули его. «Вот гак всегда у нас, королей», — отозвался он.

* * *

Недели за две до покушения Дамьена[233] один купец из Прованса попал проездом в маленький городок в шести лье от Лиона; он остановился на постоялом дворе и услышал, как в соседней комнате, за тонкой перегородкой, кто-то объявил, что некий Дамьен намерен убить короля. Прибыв в Париж, коммерсант отправился к г-ну Беррье,[234] но не застал его и письменно изложил все, что слышал; затем он вторично явился к г-ну Беррье и рассказал, кто он такой. После этого он уехал к себе в провинцию, но не успел еще добраться до дому, как произошло покушение. Г-н Беррье, сообразив, что коммерсант не станет молчать и что допущенный им, Беррье, промах погубит его, выслал на лионскую дорогу наряд полиции вс главе с офицером. Купца схватили, заткнули ему кляпом рот, доставили его в Париж и бросили в Бастилию, где он томился целых 18 лет. Г-н де Мальзерб,[235] в 1775 г. вызволивший оттуда многих узников, в первом порыве негодования дал этой истории огласку.

* * *

Будучи послом в Вене, кардинал де Роган[236] был однажды арестован за долги. Потом, вернувшись в Париж, он занимал должность великого попечителя бедных. Как-то раз он отправился в Шатле,[237] чтобы по случаю рождения дофина освободить нескольких узников. Прохожий, увидев у тюрьмы шумную толпу, осведомился, что произошло. Ему ответили, что народ сбежался взглянуть на кардинала де Рогана, только что прибывшего в Шатле. «Неужто его опять посадили?», — изумился простак.

* * *

Г-н де Рокмон, супруга которого славилась своими любовными похождениями, раз в месяц ночевал у нее в спальне, чтобы пресечь пересуды в случае, если она забеременеет. Утром, уходя, он объявлял: «Я вспахал поле, а уж засевают пусть другие».

* * *

На г-на де* обрушилось столько бед, что здоровье его пошатнулось и он никак не мог его восстановить. По этому поводу он говаривал: «Пусть мне покажут реку забвения, и я обрету источник юности».

* * *

Некий молодой человек, отличавшийся чувствительным сердцем и порядочностью в любовных делах, навлек на себя насмешки распутников, которые принялись потешаться над его сентиментальностью. «Виноват ли я, — простодушно возразил он, — что предпочитаю любимых мною женщин нелюбимым?».

* * *

Во Французской академии собирали