Шрифт:
Закладка:
— Такого-то числа в таком-то квартале совершена такая-то кража.
— В котором часу?
— В два часа пополудни.
— Сударь, это не наша работа, и мы не в ответе. Тут, должно быть, орудовали молодцы с ярмарки.
* * *
Вот отличная турецкая пословица: «Благословляю тебя, беда, если ты пришла одна».
* * *
Итальянцы говорят: «Sotto umbilico ne religione, ne veritâ».[189]
* * *
Силясь оправдать божественный промысел, блаженный Августин утверждает,[190] будто провидение не наказует грешника смертью для того, чтобы он сделался праведником или чтобы, глядя на его дела, праведник стал еще праведнее.
* * *
Люди так развращены, что не только надежду, но даже простое желание исправить их, сделать разумными и добрыми, следует считать нелепостью, пустыми мечтами, которые можно простить лишь простодушным зеленым юнцам.
* * *
«Я потерял вкус к людскому обществу», — сказал г-н де Л*. «Вовсе вы не потеряли вкус», — возразил ему г-н де Н*. Он сказал так не из желания поспорить, а из мизантропии: на его взгляд, у де Л* только теперь и стал хороший вкус.
* * *
М*, старик, давно утративший всякие иллюзии, говаривал мне: «Остаток моей жизни кажется мне наполовину выжатым лимоном. Я продолжаю выжимать его, а зачем — и сам не знаю: из него вытекает такой сок, что, право, не стоит стараться».
* * *
Говорят, французский язык стремится к ясности. «Это верно, — заметил М*. — Мы всегда особенно стремимся к тому, в чем больше всего нуждаемся. Стоит обойтись с этим языком не слишком ловко, как он немедленно становится темным».
* * *
Человек, наделенный воображением, поэт, обязательно должен верить в бога.
Ab Jove principium Musae,[191][192]
или, что то же самое:
Ab Jove Musarum primordia.
* * *
«Стихи — как оливки, — говаривал М*. — Всегда дай им вылежаться».
* * *
Люди глупые, невежественные и бесчестные черпают в книгах новые и разумные мысли, возвышенные и благородные чувства, подобно тому как богачка едет в лавку суконщика и за звонкую монету покупает там себе наряды.
* * *
М* говорил, что ученые — это мостильщики храма Славы.
М* — истый педант, помешанный на греках: по любому поводу он вспоминает древних. Заговорите с ним об аббате Терре, и он тут же расскажет об Аристиде, генеральном контролере финансов у афинян.
* * *
Одному литератору предложили коллекцию номеров «Меркюр»[193] по три су за том. «Подожду, пока подешевеет», — ответил он.
ХАРАКТЕРЫ
и
АНЕКДОТЫ
Наш век породил восемь великих комедианток — четырех актрис и четырех светских дам. Первые четыре — это м-ль Данжевиль,[194] м-ль Дюмениль,[195] м-ль Клерон[196] и г-жа Сент-Юберти;[197] вторые — г-жи де Монтессон,[198] де Жанлис,[199] Неккер[200] и д’Анживилье.[201]
* * *
М* говаривал мне: «Источник всякого наслаждения я по необходимости ищу в самом себе, то есть исключительно в деятельности собственного рассудка. Природа вложила в человеческий мозг небольшой шарик, именуемый мозжечком и как бы играющий роль зеркала:[202] с его помощью человек по мере сил то в увеличенном, то в уменьшенном виде, то в целом, то в частностях воспроизводит для себя предметы внешнего мира и даже порождения собственной мысли. Это волшебный фонарь, который показывает человеку — своему владельцу — сцены, где тот выступает как актер и зритель одновременно. Здесь — весь человек, здесь его царство; все остальное ему чуждо».
* * *
«Сегодня, пятнадцатого марта тысяча семьсот восемьдесят второго года, — заметил г-н де*, — я совершил доброе дело довольно редкого свойства: утешил человека порядочного, преисполненного добродетелей, обладающего ста тысячами ливров ренты, знатным именем, отменным здоровьем, острым умом и т. д. А я беден, живу в безвестности и к тому же болен».
* * *
Известно, с какой фанатической речью против возвращения протестантов[203] обратился к королю епископ Дольский. Он говорил от имени всего духовенства. Когда же епископ Сен-Польский спросил его, почему он высказался от имени своих собратий, не посоветовавшись предварительно с ними, тот ответил: «Я посоветовался со своим распятием». — «В таком случае, — отпарировал епископ Сен-Польский, — вам следовало дословно повторить то, что вы от него услышали».
* * *
Факт, засвидетельствованный очевидцами: Мадам, дочь короля,[204] играя с одной из своих нянек, случайно взглянула на ее руку и машинально сосчитала пальцы. «Как! — удивленно вскричала девочка. — У вас тоже пять пальцев?». И, чтобы проверить себя, пересчитала их еще раз.
* * *
Однажды маршал Ришелье[205] посоветовал Людовику XV взять в любовницы не помню уж какую знатную даму. Король отказался, заявив: «Слишком дорого придется заплатить, чтобы потом отделаться от нее»
* * *
В 1738 г. г-н де Трессан[206] сочинил сатирические куплеты на герцога де Нивернуа.[207] В 1780 г., добиваясь избрания в Академию, он явился к нему с визитом. Герцог принял гостя чрезвычайно любезно, поговорил об успехе его последних сочинений и распрощался с ним, всячески его обнадежив. Однако, когда г-н де Трессан уже садился в экипаж, хозяин сказал: «Прощайте, граф. Поздравляю вас с потерей памяти».
* * *
Однажды маршал де Бирон[208] опасно занемог; решив исповедаться, он сказал в присутствии друзей: «Мой долг перед богом, мой долг перед королем, мой долг перед государством...». — «Замолчи, — прервал его кто-то из друзей, — или умрешь несостоятельным должником».
* * *
Дюкло[209] имел привычку без конца употреблять на заседаниях Академии слова «д...» и «нас...». Аббат де Ренель,[210] которого за длинное лицо прозвали «Неядовитым змеем», заметил: «Вы, кажется, забыли, сударь, что Академия дозволяет употреблять лишь те выражения, что включены в ее словарь».
* * *
Г-н де Л*, беседуя со своим другом де Б*, человеком весьма достойным, но ославленным молвой, стал пересказывать ему слухи и сплетни, которые ходили на его счет. Г-н де Б* холодно ответил: «Кому и судить человека моего закала, как не светской черни, этой безмозглой шлюхе!».
* * *
М* говаривал мне: «Я изучил женщин всех наций. Итальянка верит, что ее по-настоящему любят, если ради нее поклонник готов на преступление; англичанка — если он готов на безрассудство; француженка — если готов на глупость».
* * *
Дюкло сказал о каком-то подлеце, сумевшем
