— Вы с ума сошли, гражданочка? — заученной фразой из милицейского лексикона резко оборвала её Элька. — С больной головы на здоровую хотите переложить? Где будем разбираться? У вас в комнате или у нас в квартире? — голос Эльки звучал, почти как приговор.

— Вот, правильно, Эличка, — неслось от толпы зевак-соседок, который целый день ждали развязки эпизода с вышибанием двери на третьем этаже ногой Ларика. Пока Ларик тащил узел с Настюхиными вещами, только уж совсем ленивая и нелюбопытная бабулька не вышла на лестничную клетку вместе с другими бабульками, взбудораженными таким грохотом и рыданиями Насти, увлекаемой Лариком прочь от её квартиры.

В те времена на шум в подъезде люди выходили все дружно. Послевоенное население, ещё сохраняя в сердцах гордость победителей, готово было фашистов голыми руками душить, а уж своих-то дебоширов и подавно.

— Давно пора приструнить этого пьяницу.

— Эля, пойдемте к вам, пожалуйста, — голос у Насти дрожал.

— Хорошо, Настюша, к нам, так к нам. Но милицию я вызову сейчас же, зря ты, девочка её утром не вызвала. Твою маму надо бы прав родительских лишать за такие вещи. Но для начала мы сами разберемся!

— Вот так! Так, Эличка! Жаль, что ты от нас уехала. Ей мужик давно дороже дочери. Муж не успел остыть, а уж привела себе хахаля. Да что там говорить. Ледащая баба! — голоса были одобрительными, но и несколько разочарованными, кино уплывало из-под носа.

Как приятно со стороны наблюдать, когда кого-то учат быть человеком!

За дверью Лариковой квартиры Настина мать резко изменилась. Она не пыталась больше хватать Ларика за ворот. Просила прощения, плакала без конца, винилась, но крепко стояла на том, что Насте надо уходить из дома, потому что она сама провоцирует мужика своим видом, особенно, когда он выпьет с устатку. У кого не бывает?

— Да куда же вы её гоните, она же ребёнок совсем?! — возмутилась Элька.

— А что же мне-то делать? Я же вижу, что когда она дома, у него голова всё время в её сторону повернута. Я ж с ним говорила. А он только смеётся, что я от ревности дохну. Да! Дохну я!

Несмотря на требование Эли вызвать милицию, чтобы зафиксировать побои и синяки на шее от рук этого мерзавца, Настя пожалела мать, которая умоляла оставить ей сожителя, ибо без него она грозилась наложить руки на себя: «Настенька, доченька, я же бабьего счастья не знала почти. Отец же больной совсем с войны вернулся. Инвалид и голова у него болела через день, да каждый день. Какая там любовь? Быть бы живу. Хоть тебя-то родили, слава Богу. Пожалей ты меня!»

Настя мать брезгливо пожалела. Но её собственное положение к лучшему от этого не менялось, и мерзкий осадок от позорного поведения матери остался. И у Насти, и у Ларика с Элькой тоже. Так ронять себя из-за мужика?!

Рыдающую и ползающую на коленях, её, наконец, выпроводили из квартиры, потребовав немедленно принести все Настины документы, вещи, которые попросила Настя и Настино пенсионное удостоверение для получения пособия за отца.

Много позже Ларик понял, на что некоторые женщины из-за мужиков идут.

Настину судьбу на первые две недели Эля решила быстро: на время зачисления в институт, она забрала её к себе, не отдавать же её в детский дом, студентку без пяти минут. И возня с лишением матери её материнских прав затянулась бы на месяцы, если не случится действительно трагедия. Всё смешалось в жизни этой девочки, всё выходило как-то боком. На первое время спальное место ей организовали прямо в детской, с мальчишками. И за вечерним чаем договорились, что она поможет Эле с ребятишками по вечерам. С этими алаярами и к зубному врачу, ведь, не просто выбраться.

— А там, дальше видно будет. Если точно, что медаль дадут, то и вступительные экзамены не надо сдавать, тем более, что на заочный редко медалисты идут, а может и на очный ещё захочет? Может и с общагой устроиться можно будет? Хотя навряд ли, — Николай сомневался в таком благополучном исходе дела. Трудно тогда городским было получить общежитие.

Две оставшиеся недели, чтобы не потерять непрерывный стаж, — в те времена это большим делом было — Ларик метался по клубам, музыкальным школам и по общеобразовательным школам. Но нигде вакансий не было. Люди за работу держались, и ценились тогда трудовые книжки с одной единственной записью о приеме на работу, — такие трудовые книжки считались идеальными для настоящего достойного советского человека. Просто так работу не меняли.

У Ларика опускались руки. Он каждый день накручивал с утра диск телефона. На приглашение прийти на собеседование, он тотчас срывался и мчался туда. Но мчался он в своих оранжевых штанах, сексуально застрявших на бедрах. А в это время серьёзные молодые люди носили брюки целомудренно затянутые ремнём на талии. На что вообще мог рассчитывать такой «оранжевый» парень? Разве можно было допускать его к воспитательной работе с людьми?

Единственным светлым пятном от этого времени остался в памяти Ларика выпускной вечер Насти, на который она и идти не хотела, потому что не было у неё платья для выпускного бала. Но, к счастью, в её судьбе уже присутствовала Элька, и Ларику досталось лишь объехать обувные магазины в пригородах на случай обнаружения вдруг завалявшейся там пары подходящих светлых туфель.

В городе всё подчистую было выметено мамами выпускниц ещё за полгода до этого события для десятиклассниц. И даже на барахолке ничего не было подходящего. А в деревнях и мелких посёлках пригорода иногда что-то дорогое, что по разнарядке им было распределено, не всегда находило покупателя и иногда задерживалось. Знающие люди этим широко пользовались.

Воспользовался этим и Ларик с Элькиной наводки. Нашел, и привез-таки, туфли тридцать седьмого размера — размеры тогда были абсолютно стандартными и точными — светло серого цвета за двадцать два рубля. Белых и в деревнях нигде уже не было. А эти, зато, были на шпильках, этот факт искупал на Элькин взгляд «небелизну» туфель. Они стройнили Настины ножки и вгоняли её в краску смущения и удовольствия.

Элькино выпускное платье пришлось немного укоротить, чтобы было модным, и ушить в талии. Настюшка чувствовала себя царицей бала, восторженно прижимала кулаки к щекам и клятвенно пообещала все деньги, потраченные на неё братом и сестрой, вернуть сразу же, с первой зарплаты или очередной папиной пенсии, что, уж, раньше получится.

Эти мелкие хлопоты и радости немного отвлекали Ларика от невеселых дум, с