Шрифт:
Закладка:
К Фёдору Павловичу поспешил Иволгин, на ходу дал отчёт, как обстоят дела, и был отпущен. Куртиц раздавал поклоны знакомым, которые прогуливались по дорожкам. Чем смахивал на короля-солнце, Людовика какого-то, который выходил к придворным. Ванзаров следовал тенью.
Куртиц вышел на веранду гостевого павильона, кивнул господам, поглощавшим чай с пряниками, опёрся на перила балюстрады, ограждавшей часть веранды, и осмотрел каток с хозяйской гордостью. Картина была достойна кисти самого Репина. Или Шишкина? Ну неважно…
Тренировочные забеги кончились. По широкому зеркалу льда двигались, как планеты, звёзды и кометы, дамы с кавалерами, кавалеры без дам. Жизнь кипела под светом заходящего дня. Ничто не напоминало, что вчера здесь погиб фигурист, подающий большие надежды. Память человеческая легче ветра, сдуло – и нет. Не закрывать же каток из-за того, что Иван умер. Надо радоваться жизни, добрым конькам и свободе скольжения. Не будем грустить, господа…
– Ну и где здесь ваше важное? – спросил Куртиц, не повернув головы.
Доска тотошника исчезла. На дальнем конце веранды сидела дама в кресле, заботливо укрытая пледом. Внимание её было отдано барышне, которая в одиночестве выкатывала сложные фигуры. Настолько сложные, что проезжавшие дамы и господа выворачивали шеи, пытаясь узнать, кто эта незнакомка. Потом шептались меж собой.
Ванзаров невоспитанно указал пальцем:
– Вам знакома эта мадемуазель?
Фёдор Павлович сощурился.
– Вот те на! – выдохнул он. – Это же она!
– Кто именно? – задал Ванзаров глупейший вопрос, потому что был обязан. Чтобы отмести малейшие сомнения.
– Да эта же… Московское чудо… Как же её, вы же называли…
– Гостомыслова.
– Да! Вот именно! – Куртиц приветственно вскинул руку. – Надежда Ивановна, а мать её, генеральша, Елизавета Петровна Гостомыслова, как сейчас помню…
Куртиц был громок, мадам обернулась на звук своего имени. Ванзаров отдал ей короткий поклон и жестом пригласил подойти. Откинув плед, она поднялась, величаво держа спину. Лицо её выражало спокойную суровость. Куртиц заметил и побежал к ней, на ходу срывая цилиндр. Добежав, поклонился излишне низко. Генеральша смерила его тяжёлым взглядом, пряча руку за спиной.
– Счастлив приветствовать вас, мадам Гостомыслова, в столице, на нашем катке! Какая чудесная встреча, – заливался он, как смущённый юноша. – Особо счастлив видеть вашу дочь на нашем льду. О, какой изумительный сюрприз!
Елизавета Петровна внимала с ледяным равнодушием. Будто перед ней журчал ручеёк. Хотя какой ручеёк на морозе…
– Какое чудесное событие! Я счастлив… Да, исключительно счастлив, – не мог угомониться он. И тут очевидная мысль посетила его обнажённую голову. – Позвольте, почему не предупредили о приезде, мы бы встретили как положено, устроили наилучшим образом. Где остановились: в «Европейской» или в «Англии»?
– У Андреева, – ответила мадам.
На лице Куртица проявилось слишком много чувств, чтобы справиться с ними.
– В этой помойке? – не сдержался он. – Но ведь там же… Но зачем же…
– Гостиница напротив катка, – ответила генеральша, будто намекала на что-то.
– Да… Но… – Фёдор Павлович овладел собой. – Не смею осуждать ваш выбор… Если пожелаете, только скажите…
– Нам вполне удобно.
– Разумеется… Разумеется… – Другая мысль вызвала у него беспокойство. – Прошу простить, но как вы попали на каток общества… Это невозможно… Без моей помощи…
– Вы помогли, господин Куртиц.
– Я? Каким образом?
– Прислали нам с дочерью пригласительные билеты.
Фёдор Павлович тряхнул головой, будто умещал новость:
– Да… Конечно… Разумеется…
– Признательна за подарок, господин Куртиц. – Генеральша не склонила головы, как требуют приличия. – Мы к вашим услугам.
– Ну что вы! Это мы… Я… К вашим услугам… Приглашаю вас с дочерью принять участие в церемонии открытия состязаний на звание чемпиона России в фигурном катании! Почту за честь! Завтра, февраля 1-го дня. – И он отвесил почтительный поклон.
Елизавета Петровна села в кресло, накрылась пледом и вернулась к наблюдению за дочерью, которая вызывала всеобщий интерес катающейся публики.
Фёдор Павлович сделал вид, что так и до́лжно заканчивать разговор в английской манере, ещё раз поклонился даме, надел цилиндр, наткнулся на Ванзарова и быстро пошёл прочь. Вышел из павильона, дошёл до катальной горки, на которой никто не катался. Накопленную досаду он щедро вылил на чиновника сыска:
– В чем же ваше «важное», Ванзаров?
– Установлено, что мадам и мадемуазель Гостомысловы те, с кем вы познакомились в Москве.
– Великое достижение, нечего сказать! Ну и зачем…
– Иван умер на руках мадемуазель Гостомысловой.
Куртиц не заметил поклона проходившей пары:
– Вы уверены?
– Номера вашего сына и Гостомысловых находятся на одном этаже в нескольких шагах друг от друга.
– Не понимаю, к чему клоните… Раз уж дамы не побрезговали этим заведением, Ванька тем более… Что из этого следует?
– Почему мадам так строга с вами?
Фёдор Павлович выразительно пожал плечами:
– Ума не приложу! Я, конечно, немного нарушил приличия, подкатил к ней на катке в Москве, представился сам. Но это не повод смотреть на меня волком. Ничего дурного не сделал, спросил разрешения нанести визит, она ответила отказом. В присутствии моих сыновей. Можете вообразить?
– Ваш сын приезжал в дом Гостомысловых сделать предложение Надежде Ивановне. Ему ответили отказом.
– Ах, стервец! – Мелькнула нотка отцовской гордости. – Ах, стервец… Ах, Ванька…
– У вас было намерение сосватать Алексея Фёдоровича за Надежду Ивановну?
Вот тут Куртиц не нашёлся что ответить, будто свалился с коньков.
– Как… Откуда… Кто вам… – пробормотал он.
– Логичный вывод. Женить его – спасти от монастыря. Московская невеста хороша всем, особенно приданым. Приданое беспокоит вас меньше всего. Тут важно другое: мадемуазель Гостомыслова – дочь генерала, приличная фамилия. Ивану было поручено устроить сватовство брата. А он не удержался от соблазна.
Поправив цилиндр, Фёдор Павлович уважительно кивнул:
– А вы соображаете, господин Ванзаров…
Комплимент чиновник сыска не заметил, как снежинку:
– Надежда Ивановна понравилась Алексею Фёдоровичу?
– Увидел на катке Зоологического и глаз с неё не спускал.
– Готов был ради неё оставить монастырь?
– Духу не хватило, сбежал, глупец.
– К Гостомысловым он приезжал?
– Не знаю… Нет, вряд ли… После катка с Алёшей больше не общались, – Куртиц будто стряхнул воспоминания. – К чему эти вопросы?
– Ищу причину вражды генеральши к вам.
– Нечего искать. Мы никогда и нигде не встречались. Я фамилию эту впервые услышал, когда Митя на катке разузнал, кто она.
– Вы послали им пригласительные билеты?
– Значит, послал, – ответил Фёдор Павлович. – Хватит об этом. Найдёте, кто убил Ивана, и я в долгу не останусь. Будете довольны.
– Благодарю, мне жалованья хватает, – сказал Ванзаров.
– О, честный нашёлся. Ну-ну… А пальтишко-то с шапкой жалость вызывают.
Обсуждать свой гардероб Ванзаров не имел желания. Что было, то и носил. Хорошо, что Тухля не
