Андрей Борисович неожиданно тарелку отпустил, и я завалилась назад, на диван, вывалив на себя рыбные ошметки.

Мне снова стало смешно, но на этот раз и он захмыкал. Это у него смех такой. Похожий на уханье филина.

Я соскребла со своей футболки тунца и, намочив кусок бумажного полотенца водой из бутылки, попыталась оттереть рыбные пятна. Запах будет жуткий. Как бы ее постирать?

– У вас тут машина стиральная… Можно футболку в ней…

– Ну ты даешь! – покрутил он головой. – Ну нахальная! Какая уверенность в себе! Самоуверенность. Или как там называется. Даже ни разу не заплакала с тех пор, как тут оказалась!

В его голосе звучало возмущенное недоумение. И, пожалуй, странным образом… уважение, что ли. Уважительно-возмущенное недоумение – так, наверное.

– А надо было? – сухо поинтересовалась я.

– Это непроизвольно происходит. Когда люди боятся, они плачут. И умоляют их отпустить.

– Откуда вы знаете? У вас хобби такое – похищать людей? Накопился опыт? – ухмыльнулась я издевательски.

По его лицу проскользнула тень улыбки. Ему действительно импонируют дерзкие девушки?

– У нас у всех накопился опыт. Столько фильмов про это видели.

– Кто как. Я боевики не смотрю.

– Напрасно. А то знала бы, как ведут себя в таких обстоятельствах.

– Плачут, я уже поняла. И умоляют.

– А ты такая храбрая? – склонил он круглую голову набок.

– По всей видимости, мне у вас просто чрезвычайно понравилось. Раз уж я не плакала, – пожала я плечами и снова хмыкнула для пущей саркастичности. – А какая вам разница, собственно?

Он снова принялся рассматривать меня с непонятным любопытством. Я ощущала себя диковинным зверем, которого только что завезли в местный зоопарк.

– В кого ты такая? В отца, наверное, – полувопросительно произнес он.

– Странный вопрос. Вы же сами сказали, отца у меня не было.

– Ну кто-то же тебя заделал… В смысле… А?

– Заделать можно трещину в стене. А ребенка можно только зачать. Что не делает мужчину отцом.

– А как же он называется? Зачинщик? – Довольный своей шуткой, Андрей Борисович снова заухал филином.

– А давайте говорить о деле! Я хочу помыться как можно скорее, потому что я воняю рыбой!

Он усмехнулся, но тут же стал серьезным:

– Что там у тебя с памятью, повтори.

– События, о которых вы говорите, я не помню. Совсем. Может быть, я вообще ничего не видела? Не знаю. Во всех случаях я была еще маленькая. Этот отрезок жизни, до пяти лет, полностью стерся из моей памяти. Правда, мне в детстве часто снились кошмары, я кричала по ночам и бабушка водила меня к психологу. Который сказал, что провал в памяти – это защитная реакция моего подсознания… или как-то так.

Он было открыл рот, но я тут же его перебила:

– Только, пожалуйста, не надо мне ничего рассказывать. Иначе кошмары вернутся.

Андрей Борисович смотрел на меня очень внимательно. Удивительное дело: когда он слушал сосредоточенно, лицо его становилось будто бы интеллигентнее, как если бы его гримасы, простецкие ухватки, грубость – все это служило костюмчиком, в котором он появлялся на людях. Можно даже подумать, на самом деле этот человек лучше, чем хотел казаться… Но сомневаюсь. Что бы ни вынудило его в прошлом приспособить для выходов костюмчик хамоватого простака, он уже давно сросся с ним кожей. Это быстро происходит, я собственными глазами видела, как один мой одноклассник, всеми способами старавшийся из года в год скрывать свою природную чувствительность и ранимость, нежность души, к концу школы превратился в законченного хама.

– Как звали того психолога, помнишь?

Я помотала головой.

– Когда ты к нему ходила?

– Мне было пять с чем-то лет… Мы тогда как раз в Москву переехали из деревни… Хотя, погодите, зато я помню, где он меня принимал. Это детская больница на Мичуринском проспекте. Я знала про Мичурина, у нас в саду в деревне росла антоновка мичуринская, бабушка мне тогда еще рассказывала про этого селекционера… Вот я и запомнила. Я думала, что в больнице сам Мичурин работает, и все хотела, чтобы бабушка меня к нему отвела: спасибо ему сказать за яблочки… Существует ли эта больница до сих пор?

– Выясню.

– А зачем вам?

У него зазвонил мобильный. Тут, должно быть, вай-фай работает, иначе в подвале сигнал бы не прошел.

Он схватил телефон так, будто ждал этого звонка. Бросив в трубку отрывистое «Да, хорошо, продолжай», он посмотрел на меня.

– Как ты догадываешься… или не догадываешься, один черт… Я все проверю, что ты мне тут наговорила. Можешь идти в душ. Я приду вечером.

И он направился к выходу.

– Подождите! Андрей Борисович! – Я побежала за ним. – Отпустите меня домой! Ведь мои волнуются! А у бабушки сердце!

– Когда проверю, тогда решу, отпускать тебя или нет, – холодно бросил он, едва обернувшись в мою сторону. – Не раньше.

– Но я же никуда из дома не убегу… Куда мне бежать? Вы меня еще раз похитите, если что… – лепетала я.

Его лицо стерлось из проема мягко закрывшейся дверью. Только взгляд, брошенный напоследок, остался со мной. Странный взгляд. В нем был какой-то смысл. Будто он вопрошал. Спрашивал или просил? Или пытался что-то понять?

Потянулся день, без солнца, без воздуха, без шума – серый бесконечный день, в который ничего не происходило. Я приняла душ наконец – что порадовало, но хода времени не ускорило. Снова поела, еще поспала… Некоторое время репетировала, распевала голос… Ходила по подвалу взад-вперед, чтобы размяться, даже немного попрыгала и сделала несколько упражнений…

Все равно время тянулось нестерпимо медленно. Ничего не происходило, нечем было занять себя. Все книжки до единой оказались бутафорией, я проверила. Телефон мой не работал без симки, ничего в нем ни почитать, ни посмотреть. От нечего делать я решила предаться размышлениям. Например, попытаться понять, что за странный характер у Андрея Борисовича.

Когда я была маленькая, бабушка часто играла со мной так: раскачивала на коленях и приговаривала: «По ровненькой дорожке, по ровненькой дорожке… По кочкам, по кочкам… В ямку бух!» Я обожала эту игру-потешку и всегда звонко хохотала, падая в «ямку» между ее коленей, а бабушка смеялась со мной.

Так вот, характер Андрея Борисовича соответствовал стадии «по кочкам, по кочкам». Почему – непонятно. Неуравновешенный от природы? Или в нем борются две личности? В психологии я ноль, даже не знаю, нормально ли, когда уравновешенный с виду человек вдруг начинает страшно злиться и даже, похоже, хочет тебя ударить. Может, он просто псих?

И, главное, что будет дальше? Бухнет ли он