«Глубокая заинтересованность... делом, внимание ко всем мелочам нашей жизни поддерживали в нас бодрость и уверенность в успехе и заставляли работать не за страх, а за совесть... Со временем считаться не приходилось...» В газете «Хибиногорский рабочий» (28 октября 1933 года) он писал о том же: «Сил хватало на все, а со временем не считались... было ясно, что ни в десяти, ни, тем более, в восьмичасовой рабочий день не уложиться». Его младший брат Даниил Онохин пишет в своей фронтовой книге «От Вятки до Эльбы»: «Годы работы на Крайнем Севере рядом с замечательными людьми явились для меня какой-то совершенно непредвиденной, не предусмотренной никакими программами, но очень хорошей школой. И не только теоретической, но и практической, жизненной...»

Станция давала молодежи возможность учиться. Лучшей школой был процесс самой исследовательской работы. Но наряду с этим научные сотрудники обучали всех желающих основным общеобразовательным предметам. Кроме того, все связанные с опытной работой в обязательном порядке должны были заниматься на курсах, которые каждую зиму устраивались на станции для бригадиров и агрономов колхозов и совхозов Мурманской области. Многие занимались также на курсах, которые периодически проводились в Хибинах для научных работников, направляемых Министерством сельского хозяйства РСФСР на Крайний Север. Кто из участников станции хотел, тот мог учиться — и учиться многому! Даниил Онохин в упомянутой книге «От Вятки до Эльбы» пишет об учебе в Хибинах: «Здесь я изучал не только фотографию, но и основательно проштудировал и частично закрепил на практике курс ботаники, растениеводства и генетики... Да, чем только мне не приходилось там заниматься — и проведением полевых опытов и вегетационных опытов, агрохимией и метеорологией! Овладел трактором и сельскохозяйственными машинами. Глубже усвоил немецкий язык, который когда-то учил в школе...»

Действительно, возможности для повышения общеобразовательного уровня и приобретения знаний по специальности в Хибинах были. Наша молодежь усердно училась. Но не только работа и учение поглощали все ее время. Наши парни и девушки построили спортплощадки, устраивали соревнования, с увлечением занимались самодеятельным искусством.

Молодежь у нас всеми доступными средствами вела энергичную борьбу со скукой — нередким спутником небольших коллективов, находящихся вдали от культурных центров.

Более тридцати лет назад я уехал из Хибин, но мысли мои часто возвращаются к хибинцам. И в малых коллективах, подобных этому, происходят изумительные сдвиги в развитии людей.

Уже в 1931 году Анатолий Васильевич Луначарский говорил о важности изучения человека как автора труда, о процессах самообразования и самовоспитания масс. Факты нашей жизни на Кольском полуострове, раскрывающие, на мой взгляд, эти процессы, и побудили меня взять хибинскую молодежь, и прежде всего династию Онохиных, коллективным героем моего рассказа о социалистическом преобразовании Севера, о рождении нового человека.

1978

Анатолий Горелов

Почетный гражданин города Кировска

МОИ ХИБИНЫ

«Город Кировск заложен в Хибинах в 1929 году» — значится на почетной медали города...

Кто его знает, в какой толще тысячелетий затерян первобытный абориген нашего западного Заполярья, а точнее — хибинской тундры, догадавшийся запустить нарты на тягловой силе оленя, «освоив» тем сказочно прекрасный, но дикий край.

Вдали от этой гипотетической даты зрится нам недвижимая громада тысячелетий, вмерзшие в нее все тот же человек в малице, нарты, олень, а у оленя — огромные тоскующие глаза... И не за что уцепиться мировой памяти, усыпленной дремой времени, еще пребывающего вне мет человеческой Истории...

Город Хибиногорск — ныне Кировск — заложен в 1929 году. Среди заснеженных гор с загадочными названиями: Кукисвумчорр, Расвумчорр, Юкспор, у волшебного озера Вудъявр, округлого, будто вычерченного гигантским циркулем сказочного великана. Прекрасное, до сорока метров глубиной, всегда студеное-престуденое озеро. В полярные ночи за его ледяным безмолвием городу салютуют звездные россыпи огней рудника, некогда даровавшего стране нашей первую тонну апатита — камня плодородия.

Произошло это давным-давно, но и так недавно...

Город-юбиляр, край-юбиляр отпраздновал свое 50‑летие, но в этом всего лишь миге исторического времени живая память современника уже способна охватить громаду фактов, подчеркивающую поразительную емкость времени, насыщенного созидательной энергией человека.

Но до чего трудно совладать индивидуальной человеческой памяти с прихотливой текучестью эйнштейновского Времени, способного замедляться и убыстряться!

Вот стою я в классе, перед школьниками города Кировска, седоголовый человек. Рассказываю о давней были, когда город, в котором эти дети родились и учатся, был уже наречен, но насчитывал пока горстку деревянных домов, бараков и неведомое количество угрюмых шалманов, землянок и неистово продуваемых разномастных палаток. Тридцать тысяч человек. Триста ленинградских коммунистов, лично отобранных Сергеем Мироновичем Кировым.

Титул: «Сверхударная стройка № 1 первой пятилетки».

И все — «первое»: первый состав Управления гигантски задуманной стройки, первый состав горкома партии, Горсовета, горкома комсомола, своя ежедневная газета «Хибиногорский рабочий», имя первой зачинаемой улицы — Хибиногорская. Она и ныне существует.

Память напоминает о зарослях ягодников, о деревьях почтенного возраста, но подростковой стати. Ничего этого уже нет, рядом шумит проспект Ленина, бегут автобусы, снуют юркие «жигулята», звенят детские голоса. До чего же для меня неправдоподобно: тут множество детей, молодые мамы — как всюду! — бережно катят перед собой щегольские детские коляски, а в них — разноцветно разряженные младенцы, совсем как в моем Ленинграде, в Летнем саду.

...Школьникам рассказываю, что все вокруг было дикой тундрой, быть может именно здесь, под зданием, в котором они учатся, я и лакомился ягодами. Дети смеются, для них это нечто доисторическое. А мне не забыть, как у озера Вудъявр я зачарованно глядел на могучего лося, а лось пил воду, не удостаивая меня взглядом.

Я рассказываю, что С. М. Киров хотел увлечь писателей, поэтов красотой этого величавого края, отвагой советского человека, вознамерившегося преобразить первобытную тундру, разбудить горы, затаившие несметные природные богатства, столь необходимые нашей родине. И сюда, заодно с будущими горняками, пришли поэты, тогда совсем еще молодые: Александр Решетов, Лев Ошанин, чьи песни столь широко известны, Борис Шмидт, ныне живущий в Петрозаводске.

Сюда приезжали Алексей Толстой, Соколов-Микитов, Вячеслав Шишков, Иван Катаев, Михаил Пришвин, Геннадий Фиш, Николай Никитин. Заполярьем заинтересовался и Максим Горький, еще в 1929 году он посетил Мурманск. Его поездке в Хибины помешала болезнь, поэтому прибыл туда лишь его сын — Максим Пешков.

Когда рассказываю об Максиме Горьком, о встречах с великим писателем, вижу, что очи моих юных слушателей загораются особенным волнением, вернее, изумлением. Ведь Горького они «проходят» на уроках, это также для них нечто доисторическое, пребывающее в