Расскажи я им, что некогда встречался еще и с народовольцами — бывшими узниками Шлиссельбургской крепости, — они и впрямь глядели бы на меня, как на нечто реликтовое. Но я спешу «закруглиться», памятуя о Хлестакове, который был «с Пушкиным на дружеской ноге»...

Прикосновение к родному прошлому, особенно для юных сердец, не только заманчиво. Осознание связи времен становится важнейшим элементом нравственного, гражданского становления личности.

В наш собственный атомно-космический век время уплотняется еще большим наращиванием скоростей. Ведь на наших глазах издревле и исконно «лапотная» Русь вконец растеряла массовых умельцев плести лапти, щепать лучину, да и нужда в подобных искусниках быльем поросла, развеянная моторизацией, электрификацией, неистовой урбанизацией, уже успевших породить и страхи перед роковыми экологическими нарушениями...

Вот до чего емко время!..

Первую горсть апатитовой руды, выковырянной почти у подошвы коварной горы Кукисвумчорр, с превеликим трудом уговорили погрузить на нарты смельчака каюра Зосимы Куимова.

Гора поспешила оправдать свою дурную репутацию: обрушившаяся снежная лавина погребла загруженные нарты. Впрочем, олени уцелели, ибо на время погрузки что-то все же надоумило каюра отогнать оленей от греха подальше...

Однако возникший тогда рудник так же соотносится нынешней инженерией горняцких сооружений Хибин, как нарты и тягловая мощь грустных оленей каюра Зосимы с тепловозом, буднично подающим от рудника к обогатительной фабрике состав из восьмидесяти могучих спецвагонов.

Но за этим символическим рывком от оленя к тепловозу, от круглогодовой тяжелейшей наружной добычи руды на лютом заполярном «свежем воздухе» киркой, совком, лопатой и от вручную толкаемой вагонетки — к лифту, более чем на полкилометра пронзающему гору, гигантским самосвалам, в теплой кабине которых шофер с комфортом крутит баранку где-то на уровне второго этажа, — за всеми этими «техническими революциями» просматривается главенствующее: движущая сила безоглядной революционной веры в будущее своей страны.

Должен сознаться, что испытываю великое смущение, когда лихие пииты заливаются о «романтике труда» — и это когда работаешь по пояс в ледяной воде или болотной жиже! — или пишут о богатырском храпе работяг зимой в палатках — это когда волосы примерзают к полотнищу. Здесь не только инфляция доброго слова, но и кощунство. Ведь в бою не романтика бросала советского солдата под пули фашистов.

Первый пятилетний план строительства социализма утверждался в апреле 1929 года. В том же году положено начало хибинской Сверхударной стройке № 1, закладка заполярного города Хибиногорска.

Некогда, указывая на начальные трудности становления советской власти, Ленин ссылался на то, что до революции никто не учил нас управлять государством, учиться приходилось в процессе революционных преобразований, учиться и на собственных ошибках.

Из членов бюро Хибиногорского горкома партии первого состава ни один не имел ни опыта руководства хозяйственным строительством, ни нужного образовательного ценза — не только высшего, но и уровня «семи классов на двоих». Даже начальник грандиозного строительства, двадцатидевятилетний Василий Иванович Кондриков (ныне его именем названа одна из улиц Кировска), бывший комиссар кавалерийской дивизии, кроме огненной школы гражданской войны, по части наук имел за плечами лишь курсы связистов. И все же это была фигура богатырская, типичный Чапаев хозяйственного фронта, человек редкостной сметки и энергии. Академик Ферсман не переставал восхищаться этим «кавалеристом», с непостижимой быстротой улавливавшим смысл сложнейших геологических проблем, с которыми ему приходилось сталкиваться. С. М. Киров шутил по поводу сметки Кондрикова: «Пошли нашего Василия Ивановича в Америку с долларом в кармане, тот через год вернется с миллионом».

Конечно, мне жаль, как литератору, что не удалось, не улыбнулось тогда счастье навести на Василия Кондрикова прозаика типа Дмитрия Фурманова. Наша литература обогатилась бы великолепной эпической фигурой командарма, рожденного эпохой бури и натиска первой хозяйственной пятилетки. Как на поле брани, так и на трудовом фронте революция выявляла таланты-самородки, свидетельствовавшие о неисчерпаемых возможностях народа, руководимого партией рабочего класса.

Колоритны и в то же время в высшей степени типичны были первый секретарь горкома партии Александр Таничев, первый председатель горсовета Константин Луйск. Оба — из легендарных комиссаров гражданской войны: Таничев — крестьянский паренек с Вологодчины, грамоту осиливший по псалтырю, с малолетства ходивший на подработки на «отхожие промыслы», первыми ветрами революции подхваченный в ряды Красной Армии, а там — в партию большевиков, меченный белогвардейской пулей, политрук, партработник; Луйск — солдат империалистической войны, участник Февральской революции, член полкового комитета, причастного к аресту Николая II.

По непостижимой случайности Луйска я «опознал» на фотографии, которую, незадолго до нашей с ним встречи, старый фотокорреспондент предложил мне для иллюстрированного журнала. На первом плане фотографии красовался высокий, бравый солдат с красивым и весьма типичным лицом, а поодаль от него — невзрачная фигурка низложенного самодержца. Мне пришлось пообещать Луйску не распространяться о фотографии, поскольку оказалось, что некогда он весьма натерпелся от зубоскальства солдатиков.

Было у нас единственное легковое «авто», с цирковой ловкостью управлялся с ним шофер Абрам Давиденко. Бывалый красногвардеец, веселый, в неизменной черной кожанке, он не только лихо орудовал баранкой, но в критические минуты, когда вот-вот, казалось, вытряхнет грешную душу, огревал свою «скотинку» магической словесностью, и можно было хоть малость, но передохнуть. Профессионально, по его словам, он «определился через Распутина». Он действительно был личным шофером зловещего «старца». Поражаешься тому, с какой щедростью биографии первопроходцев Хибин были пронизаны легендарными сюжетами. Абрам лаконично пояснял: «Хоть всего лишь у подъездов набирался политграмоты, однако кое-чего насмотрелся в натуральности, — полный резон был подсобить Владимиру Ильичу. Всю гражданскую — за баранкой, конечно со шпалером у пояса и с лимонками, чтоб гадам за упокой души...»

И все же нельзя забывать, что отсталая крестьянская страна, еще не успевшая залечить раны гражданской войны, лишь училась строить социализм, строить спешно, ибо одна противостояла тогда враждебному капиталистическому миру. И конечно, этот неведомый прежде в истории человечества эксперимент не мог не сопровождаться известной долей неподготовленности, административной несогласованностью, всякого рода нехватками, в совокупности чрезвычайно осложнявшими условия работы и быта тысяч людей, сконцентрированных в этом едва зарождающемся городе, у пока еще примитивного апатитового рудника.

Уже в начале 1932 года силами первого ленинградского литературного «десанта» опубликован был сборник «Большевики победили тундру», а также книжка о будущем академике Иогане Гансовиче Эйхфельле — отважном пионере заполярного земледелия, тогда всего лишь лаборанте при Колонизационном отделе Мурманской железной дороги. В будущем председатель президиума Верховного Совета Эстонии и заместитель председателя Верховного Совета СССР, Эйхфельд в те давние годы своими грядками у озера Имандра помог хибиногорцам в их борьбе с подступившей цингой, блистательно доказал скептикам возможность развития земледелия