Григорий слегка посмеивался над нашей с Михаилом увлеченностью. У него дома осталась большая семья. Жена — сестра Михаила Анна — с детьми перебралась позже, когда построили жилье для семейного человека.

Весною 1927 года Михаил женился на приехавшей из Псковской области девушке — Евдокии Ивановой. Через год на опытном пункте у Онохина появился первенец Федор Онохин, теперь известный геолог. Женитьба Михаила Онохина и рождение первого ребенка на опытном пункте были для всех нас важными событиями.

Вслед за Михаилом Онохиным и Григорием Неклюдовым из той же деревни Кутованга, Онежского района, приехали братья Михаила — Иван и Николай, а через пару лет самый младший в семье — Даниил. Таким образом, как они сами говорили, «вся онохинская порода собралась в Хибинах».

К кутовангским вскоре присоединились крепкие парни, также из северных областей, — Петр Герасимов и Василий Миронов.

Михаил Онохин умел организовать дело, увлечь за собой других. Особенно ярко его талант проявился в 1927—1928 годах, когда мы взялись осваивать под посевы болота за озером Имандра.

Опыт показал, что на каменистых песчаных почвах у подножия Хибинских гор нам не создать кормовую базу для животноводства. Почвы там требовали много органических удобрений, навоза, которого у нас не было. На болотах же можно было получать высокие урожаи с применением одних минеральных удобрений. Пришлось взяться за осушение и обработку болот, — другого выхода не было. Вот тут-то и потребовалась не только физическая сила, но и смекалка, большая настойчивость.

В то время у нас не было машин для обработки осушенных болот. Да и машины на наших болотах мало чем могли помочь — они проваливались бы в топь или застревали бы на высоких моховых кочках, заросших цепкими кустами болотной березки — копеечником. На таком далеком Севере не только болот этого типа, но и вообще болот до нас нигде не осваивали. Надо было работать и на ходу учиться.

Рабочие мелиоративного отряда вырыли осушительные канавы, но они заплывали и их приходилось все время умело подправлять.

Превратить кочкарники в пригодные для посева площади было уже целиком нашей заботой. Онохин подобрал себе помощников, и дело пошло. Моховые кочки срубали специальными тяжелыми мотыгами, выносили их за канавы. Работа эта была нелегкая — не каждый ее выдерживал. Слабые быстро отсеивались. Оставались самые крепкие — и первыми были Петр Герасимов и Василий Миронов.

За озером, где находились эти болота, жилья тогда еще не было. Пока лед на озере выдерживал, приезжали на работу на лошадях, затем на лыжах, а когда и на лыжах стали проваливаться — пришлось строить за озером жилье. За один день соорудили не то шалаш, не то землянку. Врыться в землю нельзя было: камень, вода. Из жердей сделали площадку и подобие двускатной крыши, покрыли ее дерном, сколотили щит для двери — и жилье готово! На следующий день привезли на санках железную печку и брезент, накрыли им еловые лапы, служившие постелью.

Печка дымила, с потолка капало. В общем — и парно и угарно! За ночь обувь и одежду трудно было высушить. И еда в эти годы не ахти какая была. Но люди не очень тужили — работали в охотку.

Когда расчистили первые участки, попробовали обработать их конными орудиями. Но тщетно: торф оттаял, лошади проваливались в грязь. Для опыта засеяли небольшой участок овсом, семена заделали граблями и продолжали готовить участки для посева в следующем году. Весной глядели в оба, чтобы не упустить сроки обработки конными орудиями по мерзлоте, то есть когда верхний слой торфа оттает на пять-семь сантиметров. Но болота коварны! Под срытой кочкой торф долго не оттаивает, а между кочками и человека не выдерживает.

Пахать плугом нельзя было. Обрабатывали тяжелой звездчатой финской бороной «Ганкмо». Лошади местами проваливались, ложились в грязь. Работа на лошади была коронным номером Василия Миронова. Тут он, по его выражению, «ставил очки» Петру Герасимову: у Петра нервы не выдерживали. И я мог долго смотреть, как барахтались наши Большой и Малый в жидком торфе, да и люди вместе с ними. Бывало, уходил с болота, чтобы не останавливать работу. Этого нельзя было делать: назревали горные разработки около Вудъявра, от нас ждали ответа — будут ли корма для коров, а следовательно, молоко для горняков и их семей.

Что особенно меня покоряло в Миронове — он никогда не бил лошадей, даже в самые трудные моменты, когда надо было заставить их выскочить из топи. Он только настойчиво их понукал, похлопывая вожжами по бокам и поощряя словами: «А ну-ка, Малый! Тяни, Большой!» И лошади тянули, выскакивали из топи. Нередко Миронову и Герасимову приходилось самим впрягаться и помогать лошадям.

Сколько раз я задавал себе вопрос: чем объяснить такую самоотверженность? Ведь наша опытная станция не в состоянии была заплатить по достоинству за этот труд, не укладывавшийся ни в какие нормы или тарифы.

В то время как Михаил Онохин трудился со своими соратниками за озером, осваивая болота, Григорий Неклюдов вершил хозяйственные дела в Хибинах. Когда же мы наконец получили в помощь конной силе механическую пятисильную фрезмашину Сименс-Шуккерта, — при умелом обращении она хорошо рыхлила предварительно выровненную поверхность осушенного болота, — пришлось мне самому вспомнить недавнюю студенческую практику на тракторе, перевести приложенную к машине инструкцию с немецкого на русский язык, попрактиковаться на болоте, а затем передать машину на попечение Неклюдова.

Предупреждали, что машина эта капризная. В руках Григория она работала безотказно. Посвящение в механизаторы было ему по душе.

С механизаторами вскоре нам вообще повезло.

В голодный на Украине 1933 год к нам приехали два брата — Василий и Михаил Безручко. К этому времени станция получила небольшой гусеничный трактор, ожидался моторный бот, начали строить небольшую электростанцию с нефтяным двигателем. В технике братья разбирались хорошо. Они стали управлять трактором и мотоботом, работать на электростанции. Легче стало жить в Хибинах — прекратились трудные и опасные в непогоду переезды за озеро на утлых гребных лодках; расстались мы и с надоевшими керосиновыми лампами.

Как уже было сказано, вслед за Михаилом Онохиным и Григорием Неклюдовым из деревни Кутованга Онежского района после окончания семилетней школы приехал самый младший брат Миханла — Даниил, общий любимец Даня.

Грамотный, смышленый Даниил вскоре стал старательным и очень аккуратным полевым техником, помощником научных сотрудников. Ему можно было безбоязненно поручить наблюдения за посевами, записи, уборку и учет урожая. Он научился у меня также фотографическому делу, без чего нельзя обойтись в опытах с растениями. Вскоре командировали его в Ленинград для