Фабрика дает на сегодня триста тысяч тонн в год обогащенного апатита, поступающего в основном на химзаводы Союза и в первую голову в Ленинград. Значение обогатительной фабрики ясно из цифр. При удобрении суперфосфатами урожаи картофеля и свеклы увеличиваются вдвое...

Помимо увеличения урожайности суперфосфаты вообще поднимают питательные качества пищевых продуктов. Академик Ферсман (за ужином на горной станции), показывая местную редиску, величиной с крымское яблоко, сообщает любопытные данные: когда будут пущены в ход все три обогатительные фабрики Хибиногорска с намеченной продукцией в три миллиона тонн в год, каждый гражданин СССР с каждым кусочком пищи будет поглощать десять квадриллионов (единица с девятнадцатью нулями) атомов жизненосного фосфора.

Сейчас заканчивают установки в добавочных корпусах фабрики, — с января они должны давать миллион тонн. Ждут только энергии с Нивастроя. Там все силы брошены на бетонировку канала: его нужно закончить до морозов. В три смены ударные бригады рвут аммоналом скалы, тысячи людей с муравьиным упорством вынимают почву, и машины «Кирс», сделанные частью и собранные в нехитрых мастерских Нивастроя, бетонируют моренные, плавучие откосы канала.

Одновременно раздвигаются возможности транспорта применительно к цифрам вывоза. Начата электрификация Мурманской дороги, запроектирован Кандалакшский порт и на полном ходе работы по постройке гигантского морского порта в Сороке, там, где вход в Беломорско-Балтийский канал.

За фабрикой — выше — деревянный город. Сегодня это — улицы стандартных домов, перекопанные места новых строек, полудикий парк, где лежат эрратическне валуны, и тонкие, похожие на кипарисы, полярные ели припудриваются апатитовой пылью. Здесь пока только четыре каменных здания: пятиэтажный дом для служащих, прачечный комбинат, кино с квадратной башней (кстати, помещение это строено кинотрестом так, что его никакими усилиями нельзя приспособить под драматический театр, а потребность в таком театре чрезвычайно остра) и только что оконченная школа на три тысячи учащихся.

На окраинах кое-где еще видны остатки первичного города — «шалманы», с обрывками толя на крышах. Здесь вам расскажут о героическом прошлом (три года назад), когда строительные материалы привозились на оленях, когда снежные штормы срывали брезентовые палатки и крыши с «шалманов», когда строители с голыми руками шли на первый штурм хибинской тундры.

Тысячу лет в какой-нибудь российской деревне вертелось колесо утробной жизни и как стояла она — соломенная и заспанная, так и поросла забвением. Те же русские люди, но заряженные творческой волей великого плана, в три года строят город, заводы, дороги. Сегодня в такую же взвывающую в ущельях метель те же люди в седьмом часу вечера мчатся в автомобилях из рудного поселка в кино, в клуб, в баню (где за два часа будет выстирано, выглажено их белье, вычищено и заштопано платье). Те же люди еще вчера, по шею в снегу, сваливали с оленьих нарт бревна, железо и цемент, строя этот ярко освещенный клуб с цветами в эмалированном тазу на трибуне, сегодня они слушают заезжих писателей и посылают записочки: «Пришлите книг». Культуры, искусства, книг! Завтра — в полугоре, на север от деревянного, поднимается каменный город на семьдесят тысяч жителей. Нужно осваивать новое бытие без бытования, творчески строить новые формы полноты жизни. Художники, писатели, поэты, музыканты, — возникает новая столица полярной ночи и незаходящего солнца, готова тучная почва для семян творчества. «Когда мужик... Белинского да Гоголя с базара понесет», — горечью несбыточной мечты звучали эти слова. Ну, конечно, не верилось, — мужику в тараканной избе читать Гоголя! И вот — поди ж ты, — обернулось: «Белинского, Гоголя! — кричат из-за Полярного круга, — все великое, что есть в культуре человеческой, несите нам».

Первого сентября сотни детей бегут по лестницам и светлым коридорам новооткрытой школы, наполняют высокие, полные света классы, еще пахнущие стройкой. Здоровые, оживленные мальчики и девочки — в большинстве дети переселенцев. Из средневековых деревень, пропахших самогоном, волною исторической диалектики они переброшены за Полярный круг, на новый материк, в новый мир необъятного творческого будущего.

Заглядываю в классы. Вот маленькие человечки сидят на маленьких, еще не покрашенных стульчиках за особого устройства партами. За широкими окнами на взгорье — разбивка каменного города. В зимний черный день, наверно, там, за куполообразными горами, полыхает голубой и розовый свет полярного сияния. В мае с этих гор по залитому незаходящим солнцем девственному снегу молодежь в одних трусиках, коричневая от загара, скатывается на лыжах.

С печалью вспоминаю затхлые классы самарского реального училища, крысиные рыла классных наставников, инспектора Волкова, с шелковой бородой бледного негодяя, ломавшего детскую психику. Вот здесь пройти детским годам — в прозрачном воздухе новых начинаний, в неизмеримых перспективах!

Уже на сегодня Хибиногорск снабжается своими помидорами, овощами, молочными продуктами. Но вопрос, конечно, шире: в обслуживании всех новостроек, заводов, всего края, нового материка. Садитесь на дрезину, поезжайте в опытный совхоз на оголенном от леса холмистом берегу Имандры (с пуском нивских станций истребление лесов должно кончиться).

Теплый солнечный день начала сентября (комары и мошка убиты утренником). В синих водах опрокинуты лесистые острова, на дальнем берегу — дремучие леса и полосы первого наступления на них осушенных под пашню болот. Вы направляетесь к большому бревенчатому дому с крутыми скандинавскими крышами. Кругом — золотистые хлеба, овсы, поля картофеля, чистые дорожки, клумбы пышных астр, душистого горошка, резеды. Отблескивают полярным солнцем стеклянные рамы теплиц. На столбах — метеорологические приборы. По пояс в спеющем ячмене идет к вам светловолосый худощавый человек. Движения его неторопливы, нетороплив и разговор. В его работе нужно терпение: скрестить полторы тысячи видов злаков, чтобы заставить, например, абиссинскую черноколосую пшеницу созревать за Полярным кругом или упрямую турецкую редьку расти в корень, а не в ботву.

У него теперь имеются сапоги, и получает он не шестнадцать рублей жалованья. Много учеников и помощников его работают на Севере. Он подводит вас к полосам пшеницы. На каждом колоске висит ярлычок. Все это желтеющее поле до последнего зернышка пронумеровано и учтено. На ином из колосков — колпачок, — здесь было искусственное опыление, и, может быть, зернышки этого колоска через десять лет поднимутся необъятными нивами по всему Северу. Он подводит к грядам и показывает темно-зеленые кустики, похожие на каперсы, — это дикий картофель, привезенный с высот южно-американских гор, — он выдерживает восьмиградусный мороз. Вот это, указывает рядом, русский скороспелый картофель. На каждом его лиловеньком цветке мы отрываем тычинки и в пестик вводим пыльцу с цветка дикого американца. Получается первый гибрид. Вот пышные кусты, усыпанные лиловыми цветами: они выросли из клубней оплодотворенной американцем скороспелой картошки. Этот первый гибрид мы скрестим с третьим видом, он указывает на обыкновенную с виду картофельную