Взглянув на ее согнутую спину, Сэнтаро поставил клетку на землю и сложил ладони вслед за Токуэ-сан. Вакана поступила так же.

Где-то вдали протяжно запел соловей, и Марви тут же засвистел ему в ответ.

— А потом… — продолжала Токуэ-сан, опустив ладони, — нам разрешили уехать отсюда. Я подумывала о том, чтобы вернуться домой. Но это оказалось непросто. Мои мама и братья уже скончались. Я связалась с сестрой, но она стала умолять меня не возвращаться. Уезжать стало некуда. У моего Есиаки из родни не осталось вообще никого, кто бы принял его к себе… Под этим камнем хранятся урны с прахом более четырех тысяч человек. Как только проклятый закон отменили, все сперва были счастливы. Надеялись, что теперь разъедутся по домам… Но после того, как мы оказались здесь, прошли уже десятки лет, и никто не приехал забрать нас отсюда. В общем, этот мир так и не изменился. Он по-прежнему очень жесток.

Голос Токуэ-сан звучал бесстрастно — так, словно она говорила не о себе, а о ком-то другом. Повернувшись к Вакане, она улыбнулась:

— Прости, дорогая, что сегодня весь день болтаю о грустном. Но я должна была выговориться. Вы оба сняли камень с моей души! Спасибо, что выслушали меня…

Вакана тут же замотала головой:

— Ну что вы! Рассказывайте еще…

— И вам спасибо, шеф!

— Да бросьте… С этой канарейкой вы нас просто спасаете! А кроме того… я хотел бы с вами кое о чем посоветоваться. Вы позволите приехать к вам опять?

Старушка посмотрела на Сэнтаро и кивнула.

— Конечно, я была бы рада, но… — ответила она, чуть замявшись. Так, словно что-то мешало ей согласиться.

Миновав некрополь, они вышли из зарослей бурьяна и побрели дальше. Дорожка теперь стала шире, а вдалеке замаячили уже знакомые здания бани и супермаркета. Судя по всему, Токуэ-сан специально повела их через лес в обход всего городка, и кольцо теперь замыкалось.

Уже зашагав назад, Сэнтаро не выдержал и обернулся. Каменная башенка торчала из бурьяна, как и все эти десятки лет.

Четыре тысячи душ. Четыре тысячи тех, кто не смог вернуться домой… Сэнтаро вдруг почудилось, будто все они смотрят ему в спину.

Глава 19

В ту ночь Сэнтаро забрался в постель, не выпив ни капли.

Его бил мелкий озноб — и, кажется, поднялась температура.

Ворочаясь под одеялом, он прокручивал в голове минувший день, но события почему-то бежали в обратном порядке.

Он увидел каменную башенку некрополя в лучах заката. Дорожку, бежавшую через лес. Цветы, распустившиеся на обочине. Курган, насыпанный для того, чтобы вспоминать о доме. Женщину, которая принесла им печенье. И наконец, саму Токуэ-сан, весь день, салфетка за салфеткой, только и прочищавшую нос.

Болезнь Хансена передается воздушно-капельным путем, тут же вспомнил он. Да и сама Токуэ-сан так сказала.

Сэнтаро вздрогнул. Жаркая волна тревоги пробежала по всему телу…

Перестань, одернул он сам себя. Токуэ-сан исцелилась более сорока лет назад. Так давно, что даже называть ее «бывшей пациенткой» не поворачивается язык. Уж он-то знает об этом получше многих. С чего же ему беспокоиться?

Интересно, как там Вакана, подумал он. Здорова ли? Он потрогал ладонью лоб. Явно жарче обычного.

В автобусе из санатория Вакана всю дорогу смотрела в пол и молчала. Что говорить, этот день потряс их обоих до глубины души.

Попрощавшись с Токуэ-сан, они посетили Музей болезни Хансена по соседству с санаторным городком. И, бродя по просторным музейным залам, не сказали друг другу почти ни слова.

В этом новом, до сих пор незнакомом мире, их окружали бесконечные боль и страдания, похороненные во мраке десятилетий.

Рад ли он тому, что побывал там? Да, конечно. Хотя спроси его почему — ответить бы, наверно, не смог. И все же он ясно чувствовал, что получил очень важный заряд, некое особое послание от людей, переживших такое страшное горе. Страшные кадры увиденного в том музее все тянулись перед внутренним взором — не важно, были его глаза открыты или закрыты.

Чего стоила одна лишь фотография под названием «Чтение языком». Какого-то старика болезнь поразила уже настолько, что он сначала ослеп, а затем его пальцы потеряли чувствительность. В результате он больше не мог читать даже на ощупь, по системе Брайля. Единственным чувствительным внешним органом остался его язык, который он и стал использовать для чтения вместо пальцев. Портрет старика, который согнулся над книгой и лижет ее страницы, не выходил у Сэнтаро из головы.

Таких фотографий в музее было не счесть. Четверо мужчин, потерявших пальцы, исполняют квартет на губных гармошках. Пожилая женщина с культями вместо рук увлеченно вылепливает горшок на гончарном круге.

До сегодняшнего дня эти люди не имели к Сэнтаро ни малейшего отношения. Но теперь они забирались к нему в голову, шептали ему прямо в уши, заглядывали в самую душу. Не в силах терпеть, он корчился под одеялом, жарко и трудно дыша.

Он вспомнил дорожку в лесу, по которой они сегодня прошли. Тайный путь, отгороженный плотными зарослями от внешнего мира. Сколько людей уже прошло по нему до сих пор? А эта жуткая ограда из остролиста… Что все они чувствовали, увидев ее впервые?

Самым страшным для Сэнтаро за решеткой было непреходящее ощущение: «Я — неудачник. Я проиграл». Но это — совсем другое! Он отбывал наказание за то, что натворил. А этих людей наказывать не за что. Он должен был выйти, отсидев определенный законом срок. А этих людей закон упрятал от мира навечно.

Что бы чувствовал он, Сэнтаро, попав в «Тэнсеэн», на их месте? Метался от ярости? Или постарался как можно скорее забыть о внешнем мире вообще?

Заблудившись в этих вопросах, он вдруг увидел, что снова идет по дорожке в лесу, углубляясь в самую чащу. Увидел распахнувшуюся перед ним полянку с аккуратно постриженной травой. А на самом краю этой полянки, спиной к нему, стоит девочка в простеньком полосатом кимоно.

Он сразу понимает, кто это. Четырнадцатилетняя Токуэ, которой только что поставили диагноз —