Наступил Новый год.

Все первые три дня января шел дождь пополам со снегом. Но Сэнтаро продолжал работать. Сидеть в выходные дома, накачиваясь в одиночку терпким сакэ, желания не было, — и он решил в эти дни заступать на работу затемно, а торговлю начинать даже раньше обычного. Может, все-таки удастся подзаработать, предлагая дораяки тем, кто уже с утра понесет свои новогодние молитвы и пожелания в храм по ту сторону станции?

Увы! Как он и опасался, продажи все равно оказались вялыми. В первый же рабочий день Хозяйка, проверив гроссбух, громко, с фальшивым пафосом вздохнула:

— О-о-ох!! Ну, все! Пора менять и блюдо, и вывеску.

Идею насчет окономияки Хозяйка, похоже, придумала совершенно случайно. Но чем чаще упоминала о ней, тем гениальней сама себе казалась. А теперь еще и спросила у Сэнтаро: останется ли он работать под новым флагом, если вместо лепешек ему придется жарить капусту?

Кивнуть утвердительно у Сэнтаро не вышло.

— Давайте пока не бросать дораяки, — ответил он. — Хотя бы из уважения к памяти вашего мужа… По крайней мере — до тех пор, пока я не выплачу все, что ему задолжал.

Хозяйка с явным сомнением склонила голову набок и поджала губы.

— Для нормального бизнеса не важно, что именно ты продаешь! Лишь бы сам бизнес не загибался. Это средство для выживания, вот и все.

Конечно, Сэнтаро понимал, о чем она. Но согласиться все же не смог.

Для нормального бизнеса ты должен продавать людям нормальный цубуан, даже если это тебе и не очень выгодно. А бизнес, которому не важно, что продавать, — занятие в корне порочное и бесперспективное. Так полагал Сэнтаро.

Впрочем, была у него и еще одна, куда более важная причина не соглашаться с Хозяйкой.

Если он, Сэнтаро, не продолжит варить цубуан по методу Токуэ-сан — искусство приготовления такого цубуана просто исчезнет из этого мира. Как и единственное свидетельство того, что женщина по имени Токуэ Ёсии когда-то жила на свете.

Открытка от Токуэ-сан пришла в середине января — в тот же день, когда Сэнтаро окончательно разругался с Хозяйкой насчет дальнейшей судьбы «Дорахару».

Никаких дораяки в ее голове больше не существовало. Как Сэнтаро ни уговаривал ее по привычке — мол, давайте потерпим еще немного, и все наладится, — никаких убедительных для нее аргументов он придумать больше не мог.

Конечно, и сам Сэнтаро был уже на пределе. При одной мысли о старых клиентах, которые уже никогда не придут, он готов был проклясть все на свете.

И все же при виде старательного почерка Токуэ-сан на душе его хоть немного, но посветлело. Она сообщала, что все новогодние праздники пролежала с простудой в постели. Извинялась за то, что не поздравила его отдельной открыткой. А заканчивала тем, что «уже восстановилась» — и готова вновь увидеться с ним в любой удобный для него день.

«И когда вы приедете, мы с Мориямой возродим традиции нашей кондитерской бригады!» — гласил постскриптум.

— Нужно ехать! — пробормотал Сэнтаро, замерев с открыткой у плиты. — Все равно клиентов кот наплакал…

«Тэнсеэн» заливала все та же оцепенелая тишина. Но теперь — видимо, из-за оголенных деревьев — она казалось еще пронзительней. Стылый ветер под безоблачным небом пробирал до костей.

По уже знакомой дорожке Сэнтаро добрался до супермаркета, не встретив по пути ни единой живой души. И как только вошел в магазин, его ноги остановились сами.

— Токуэ-сан?!

Морияма-сан — та, что в прошлый раз угощала их французским печеньем, — сидела с Токуэ-сан бок о бок. Завидев Сэнтаро, она тут же помахала рукой, и он подошел к их столику.

— Добрый день! — улыбнулся он как можно бодрее. — Сколько лет, сколько зим…

Ни голосом, ни лицом он старался не выдать своего испуга. Но изменения в облике Токуэ-сан ошеломили его. С их последней встречи прошел всего месяц, но она как будто постарела на несколько лет. Щеки ввалились, лицо посерело, и, хотя она улыбнулась ему в ответ, глаза оставались тусклыми и безжизненными.

— Токуэ-сан? Похоже, этот насморк был особо нахальным?

— О да… — отозвалась она. — Это было ужасно. Я даже есть не могла…

Она поправила скрюченными пальцами остатки седеньких волос, зачесанных на пробор и свисающих, точно листья у пальмы.

— Ей было очень плохо несколько дней! — доложила Морияма-сан и весьма комично изобразила лицом и ладонями знаменитый мунковский «Крик». Очевидно, примерно так выглядела Токуэ-сан в самой тяжелой фазе болезни.

— Ох, ну перестань! Я ведь уже поправилась!

— Прости. Но мне и правда почудилось, будто ты решила присоединиться к своему благоверному!

— С этим пока повременим… Мы ведь не показали шефу, что еще вытворяет с бобами кондитерская бригада «Тэнсеэн»!

Несмотря на крайнюю изможденность, говорила Токуэ-сан на удивление жизнерадостно.

— Вы действительно поправились? — уточнил Сэнтаро, не сводя с нее глаз. Будто защищаясь от его пристального взгляда, она небрежно помахала рукой.

— Все в порядке! На Новый год было хуже, вот и провалялась в постели.

— Простите. Я даже не знал…

— Вот и не волнуйтесь! Зато теперь я счастлива, что вы здесь.

Морияма-сан вдруг поднялась и куда-то отошла, оставив их наедине. Но уже через пару минут вернулась с большим подносом в руках.

— Простите за ожидание, — проговорила она и водрузила поднос на столик. Над тремя глубокими чашками поднимался едва заметный белый пар. — Разогрела в микроволновке.

Сэнтаро заглянул в чашку.

— О! Так это же…

— Новогодний ужин, перезагрузка! — торжественно объявила Токуэ-сан и сложила перед носом ладошки.

— Фирменный дзэндзай[15] от кондитерской бригады! — пропела ей в тон Морияма-сан.

Под косыми лучами солнца в чашках переливался хорошо знакомый цубуан. Блик от каждой отдельной фасолинки, выглядывающей из густого, бордовых оттенков супа, вливался в общую световую симфонию. Сладкий, манящий аромат тут же растекся и до соседних столиков. «Какой запах… Что это?» — послышалось сразу с двух или трех сторон.

— Угощайтесь! — Морияма-сан поставила чашку перед Сэнтаро.

— Пробуйте, пока горячее! — добавила Токуэ-сан. — Думаю, вам понравится, даже если вы