Шрифт:
Закладка:
Адалин медленно поднимается со своего места, слушая веселое щебетание друга на другом конце провода — её мысли занимал далеко не трепет Тоина. Пока она расчесывала волосы, высушивала их, завила в лёгкие кудри, периодически косясь на лежащий на диване листок бумаге, думала лишь о том, как далеко это начинало заходить. Да, то было интересно — неожиданно и приятно. Но ведь это никогда не перейдет границы чего-то большего. Через месяц Адалин уедет, и вся эта история позабудется. Возможно, она вспомнит о Илье будучи уже старой? Или будет помнить о нём всю свою жизнь?
— Я не пойду в платье, — протягивает Адалин. — Это не совсем свидание, да. Он просто сказал, что хотел бы узнать меня чуть лучше, чтобы сделать свои выводы. И далеко это зайти не может. Я почти уверена, что я не тот тип девушек, которые ему нравятся, — Вуд опускается на диван, бросая взгляд на экран телефона.
— Ну да. Почти. Он просто решил поизаигрывать с тобой, пару раз поцеловать. И конфетка! Будь он последним мудаком, просто бы поцеловал тебя, но не сделал этого, — прицыкивает из динамиков голос друга, и Адалин чувствует его улыбку через экран смартфона — и снова очередной словесный поток не может пробиться сквозь думы Вуд. — Возможно, он просто решил остепениться. Ты же у нас хорошенькая девочка, Адочка. — Хорошие девочки не целуют в клубах незнакомцев.
— А может у русских так принято? Знаешь, что-то вроде "привет, я рада познакомиться с тобой", — мягкий смех Тоина тонет в динамике смартфона. — А если серьезно, Ад, просто будь самой собой. Надеть то, что хочешь и не мучай свою головушку этим.
Адалин упирается локтем в мягкие перины дивана, обхватывая второй рукой рисунок и подтягивая его поближе к себе. Взгляд упирается в плавные линии; то чёткие, то немного размазанные. И Адалин улыбается, вспоминая сегодняшнее утро. Как он сидел, согнувшись над белыми страницами и рисовал. Илья был так расслаблен этим процессом, что это умиротворение невольно передавалось и Адалин. Как цепко пальцы держали карандаш; как средний и указательный палец зажимали между собой корпус, заставляя место ластика двигаться, как стрелку метронома — влево-вправо, влево-вправо. И как грипфелевые линии расползались на белой бумаге, складываясь в рисунок. Это всё было таким успокаивающим… Как будто Адалин была зрителем по ту сторону экрана, а Илья… Девушка приподнимается на тихом выдохе, подхватив с собой листок с рисунком. Аккуратно она зажимает его между двумя листами папки, желая сохранить его идеально ровным — чтобы не смазался карандаш, чтобы не загнулись углы.
— Ладно, мой личный психолог, — выдыхает Адалин, скользя взглядом по экрану телефона. — Я отключаюсь, иначе не успею накраситься. Пока-пока. — И помни, предохранение — это неотъем…
Адалин тихо смеётся, не давая Тоину закончить лекцию о зппп, и тут же скидывая звонок.
Она бы, возможно посидела так ещё. Подумала о чём-то своём; поговорила бы с Тоином, который закидал бы её нужными и не очень нужными советами. Но стрелки часов стремительно приближались к пяти часам вечера, поторапливая, подгоняя Адалин в сборах. Она пыталась убедить себя в том, что это не свидание. Что Илья назвал всё это так просто в порыве чувств, сам от себя не ожидая. Они просто прогуляются… просто поговорят… просто познакомятся чуть больше. В месте, где их не будет глушить музыка, алкоголь и свет софитов; в месте, где рядом не будут перекрикивать друг друга друзья.
Адалин не стала одеваться по советам друга. Платье так и осталось аккуратно сложены, а каблуки задвинуты подальше. Вместо них девушка обула белые кеды; а платье сменили джинсы, белый топик и накинутый сверху кардиган крупной вязки — пока на улице было достаточно тепло, но Илья так и не обмолвился местом, куда поведет её. Это может быть даже набережная, откуда дует промозглый и прохладный, даже летом, воздух. Написать и спросить? Адалин поджимает губы, бросая короткий взгляд на потухший и притихший телефон — они не то, что номерами не обменялись, даже никакими социальными сетями.
Пальцы обхватывают две пряди около лица, скручивая их жгутиками и закалывая маленькой заколочкой — как иронично, в виде птички колибри — сзади. Так назойливые волосы не лезли в глаза и не пытались выколоть глазницы. И когда всё было закончено, Адалин плавным шагом подходит к окну, опираясь обеими руками о подоконник. Она волновалась, и даже… правильнее сказать, нервничала. Пальцы бегло и быстро отбивали замысловатый ритм по подоконнику, пока зубы то смыкались, то размыкались на внутренней стороне щеки. Свидание… с ума сойти.
Шум мотора, как зелёный сигнал для неё. Она подхватывает небольшую сумку, перекидывая её через плечо, и выходит за дверь квартиры.
… с ума сойти…
* * *
Наконец-то Илья вернулся в упругую действительность, перебрасывающую его от одного края города к другому, как умелого прыгуна. Кофе закрутило нужные шестерёнки, запустило заклинивший механизм, смазав контакты, и теперь он ощущал, что сил хватает на всё, в буквальном смысле. Пакет с красками был успешно переброшен, отчёты просмотрены, закупки сделаны и вот он, красноречиво уклонившись от расспросов, стоит перед зеркалом и… ничего не делает.
Оказалось, что «свидание» — такое нервирующее слово, что бьёт по контактам в мозгу и что-то там останавливает. Всё ломается, как маленький карточный домик и нервозность сказывается сильнее ожидаемого. Пациент скорее жив, чем мёртв, однако в выборе гардероба определиться не может. Перебирает однотипные наряды, хмурится, скалится, почёсывает растрёпанные волосы, всё хочет остановиться на чём-то одном, но не получается. Что принято делать на свидании? Кроме еды, о которой он думал уже с истерией, не завтракавший ничем, кроме Аниной шоколадки. Воспалённые нервы не позволяли прервать все процессы этим, потому что тогда он завис бы намного раньше, сфокусировавшись на предстоящем… свидании. Блядь.
В его гардеробе очевидно практически не оказалось светлых вещей. Илья очень старался найти свои светлые джинсы, но всё равно остановился на тёмно-серых и удобных. Сложнее было отказаться от рокерских футболок и кожаной куртки, вросшейся в его спину на всю оставшуюся жизнь. Вместо этого из самого дальнего угла он достал белую тенниску. Надел и стал смотреть на себя в зеркало с немым укором. Ему вроде бы и шло, но в то же время он понимал, что банально не привык к такому элегантному сдержанному образу. Ничто не кричало о его идиотизме, кроме выглядывающего бледного рукава с волками. Но даже его в