на втором этаже.

Если бы одноклассникам Юрочки Скворцова сказали, что этот увалень, слабак и жиртрест, когда вырастет, пойдет в уголовный розыск, они бы со смеху померли. Но сам Юрочка всегда знал, что будет милиционером. И не участковым каким-нибудь, а непременно сыщиком, грозой воров и убийц. От армии Юрочка откосил: мамуля, товаровед в центральном универмаге, сделала медицинскую справку с мудреным диагнозом, согласно которому любимый сыночек был вполне здоров, но к службе в вооруженных силах никак не годен. В юридический институт сразу после школы брали неохотно, требовалось либо в армии отслужить, либо трудовой стаж получить. Снова мамуля помогла, договорилась с кем надо. Мамуля надеялась, что после окончания института Юрочка пойдет в адвокаты или прокуроры, очень нужные профессии при ее нервной работе. Но Юрочка уперся, заявил: только в уголовный розыск. Про ОБХСС[55], хорошо знакомую торговым работникам службу, где его маме было бы полезно иметь своего человека, и слышать не хотел. Однако на пути к детской мечте появилось новое препятствие. Неожиданно навредила медицинская справка: Юрочку с мудреным диагнозом в розыск брать отказались. Пришлось подключить дядю, маминого брата, инструктора горкома партии.

Так и стал Юрий Скворцов инспектором уголовного розыска. Сначала в райотделе, потом, опять же не без помощи дяди, в городском управлении. Недавно получил четвертую звезду на погоны. И здесь случилась неприятность — Юрочка потерял табельное оружие. Звезду обмывали в недавно открытом ресторане «Океан», попасть туда просто так с улицы было невозможно, но для коллеги из обэхаэсэс швейцар дверь угодливо распахнул. Столик им накрыли в отдельном кабинете, обслуживали по высшему разряду, директор лично несколько раз заглядывал, спрашивал, всем ли товарищи офицеры довольны. Под крабы, омары, черную икру и фаршированного осетра Юрочка перебрал. И черт его дернул не сдать табельный «Макаров»[56], полученный утром при выезде в составе опергруппы. После кабака коллега затащил плохо соображающего Юрочку на одну квартирку, где работали сестры-близняшки. Что было потом и как он оказался дома, Юрочка не помнил. Утром обнаружил, что наплечная кобура, валяющаяся на полу вместе с кителем с капитанскими погонами, пустая. Поиски и допросы близняшек ничего не дали. Пистолет как в воду канул.

Если бы не дядя и мамины походы с полными сумками в управление милиции, вылетел бы Юрочка из органов за милую душу. А так отделался неполным соответствием. Тоже ничего хорошего, но если устав не нарушать, на службу приходить-уходить вовремя, начальству преданно в глаза смотреть — через год взыскание снимут, и можно с чистой совестью к майорской звезде двигаться.

Однако до истечения заветного годичного срока оставались еще три месяца. Поэтому слова полковника по поводу служебного удостоверения Скворцова больно царапнули. Значит, не забыл начальник историю с пистолетом. И легко может неполное соответствие превратить в полное. Тогда не помогут ни дядины связи, ни мамины сумки. И вылетит капитан Скворцов из рядов советской милиции, как пробка из бутылки шампанского, которым они обмывали звание в тот злополучный вечер. Надо было на шампанском и остановиться, а не полировать сначала коньяком, потом водкой.

«Или признание на стол, или удостоверение», — грозным набатом гремели в ушах Юрочки слова Мурашова. Значит, выбора нет, надо положить на стол признание докторишки. С женой его, студенткой, промашка вышла, упрямая оказалась. Ну так есть другие способы.

Из кабинета Скворцов решил не звонить — мало ли, дошел до телефона-автомата. Набрал знакомый номер, на коммутаторе назвал четыре цифры и услышал хрипловатый, будто простуженный голос. Шурин, брат жены, работал старшим надзирателем в следственном изоляторе. И всегда, по-родственному, готов был помочь. Сам тоже несколько раз помощью Юрочки пользовался. Ну так правильно говорят: «Ты — мне, я — тебе». На том все и держится. Встретиться договорились в пивной недалеко от изолятора. Там для родственника столик придерживали, за ширмой.

Шурин вник в ситуацию с полуслова. Забрал принесенные Скворцовым две бутылки водки и блок заграничных сигарет, деловито осведомился:

— Вопрос будем закрывать окончательно?

— Это как? — не понял Скворцов.

— Ну, напишет сейчас подследственный признание, а на суде потом откажется. И адвокат твое дело в очко сольет.

— Не исключено, — согласился Скворцов, вспомнив поведение Сергеева при задержании и на допросах. — Как ты предлагаешь закрыть окончательно?

— Да просто, — пожал плечами шурин. — Докторишка письменно признается в убийствах и удавится в камере, не сможет дальше жить с таким грузом на совести. Дело закроешь в связи со смертью обвиняемого.

— Пусть будет так, — решил Скворцов. — Только я ничего не знаю.

— Само собой, — усмехнулся шурин. — Но надо добавить. — Он потер большой и указательный пальцы. — На мокруху[57] мой контингент за водку и сигареты не подпишется.

— Сколько?

Шурин взял салфетку, нарисовал трехзначную цифру, подвинул бумажку Скворцову. Капитан, прочитав написанное, крякнул, почесал в затылке.

— Дороговато.

— Зато с гарантией.

Скворцов тяжело вздохнул. Заначка, отложенная для работы по средам и пятницам на конспиративной квартире с агентом, обладателем выдающегося бюста и необузданного темперамента, таяла, как снежная баба в июле.

— Ладно, по рукам, половину до, остальное после.

— Договорились, — не стал спорить шурин.

Глава 32

Утро вечера мудренее.

Пословица

Начальник отдела по раскрытию умышленных убийств областного управления милиции полковник Мурашов пригласил Знамина к себе в конце рабочего дня. На улице было пасмурно, но свет в кабинете полковник не включил, и лицо его утонуло в тени. Поэтому настроение полковника Знамин оценить не мог. Впрочем, недолго.

— Садись, — сухо бросил Мурашов, указывая на один из стульев у приставного стола.

Знамин сел, ожидая продолжения. Полковник молчал, перебирая лежащие перед ним бумаги. Пауза затягивалась.

— Настучал на меня? — внезапно подавшись вперед, зло спросил Мурашов.

— Не понял, товарищ полковник.

— Да все ты понял, — откинувшись назад, устало произнес Мурашов. — Начальник твой звонил моему начальнику.

— Товарищ полковник, я обязан докладывать руководству о ходе расследования…

— А, перестань, — Мурашов вяло махнул рукой, — настучал…

Теперь молчал Знамин, понимая бессмысленность пререканий.

— Ладно, проехали.

Мурашов нажал кнопку на селекторе:

— Майор, зайди!

Через пару минут дверь кабинета открылась.

— Свет включи, — бросил Мурашов вошедшему.

Щелкнул выключатель, Знамин узнал майора Шастина, привстал, протянул руку. Он искренне обрадовался возвращению этого толкового офицера.

Шастин крепко пожал протянутую руку, получив разрешение начальника, сел, открыл принесенную папку, выложил на стол несколько фотографических отпечатков. Изображение было нечеткое, зернистое, съемка, судя по всему, велась при плохом освещении, через окно на улицу. На снимках были видны машина скорой помощи и мужчина рядом с ней. Фотограф проследил путь мужчины от автомобиля до подъезда дома.

— Это вероятный маньяк, — пояснил