Шрифт:
Закладка:
Выяснилось, что Галкин не пришел, как обычно, обедать после утреннего спектакля. Люся Кашина, гражданская жена артиста, напрасно держала на плите подогретый борщ. Тогда еще не очень волновалась, решила, что назначили внеочередную репетицию. Но когда Михаил сначала не появился перед вечерним спектаклем, чтобы переодеться, потом не вернулся вовремя после окончания спектакля, хотя раньше никогда не задерживался, бежал ужинать, — всерьез заволновалась и даже поплакала. Строила самые разные предположения, одно ужасней другого: избили хулиганы, попал под машину, решил ее бросить… Телефона в квартире нет, надо в милицию или скорую звонить, но ближайший работающий автомат в двух кварталах, дома ребенок грудной, одного не оставишь. Оксана как могла успокоила расстроенную женщину, соврала, что коллектив театра уже Галкина ищет.
— Но заявление в милицию вам обязательно сделать надо, — сказала она Кашиной.
Та закивала головой:
— Да, да, я уже решила, если до утра не вернется — возьму малыша и поеду с ним в райотдел.
Глава 26
«Шито белыми нитками» — от французского «cousu de fil blanc» — фразеологический оборот, означающий хорошо заметный обман, неумело замаскированную халтуру.»
— Таким образом, у подозреваемого гражданина Сергеева по эпизоду убийства гражданки Чекасиной стопроцентное алиби. — Лейтенант Курочкин закончил доклад и посмотрел на полковника Мурашова, ожидая похвалы за скрупулезно проделанную работу. Однако начальник отдела по раскрытию умышленных убийств бросил сухо:
— Садись, лейтенант, и запомни, что стопроцентное алиби может быть только у покойников, поскольку мертвые убивать и воровать не способны.
Полковник посмотрел на Скворцова:
— Что думаешь, капитан?
— Думаю, товарищ полковник, что алиби Сергеева вызывает большие сомнения. Эта продавщица из гастронома, которая якобы подозреваемого видела, сама призналась, что Сергеев, воспользовавшись своим служебным положением, оказал ей серьезную услугу. Значит, не исключен вариант сговора.
— Вот, лейтенант, слушай и учись. — Мурашов повернулся к Знамину.
— У вас, подполковник, как всегда, особое мнение?
Совещание в кабинете начальника отдела по раскрытию умышленных убийств продолжалось уже более часа. Капитан Скворцов утверждал, что собранных улик против Сергеева достаточно, надо продлевать срок задержания и готовить дело для передачи в суд. Знамин доказывал, что улики против Сергеева косвенные, обвинение строить на них нельзя, признания подозреваемого у них нет, держать Сергеева дальше под стражей смысла не имеет, надо его отпускать под подписку о невыезде.
— Мое мнение вам известно, товарищ полковник. Есть у Сергеева алиби или нет, в данном случае несущественно. Психологические портреты разыскиваемого нами маньяка и Сергеева не совпадают ни по одному параметру, начиная с…
— Психологию, подполковник, к делу не пришьешь, — все больше раздражаясь, прервал Знамина начальник отдела. — С чем я к руководству на отчет пойду? С вашими новомодными портретами? Да меня в лучшем случае на смех поднимут. А доктор этот, какой ни есть, — конкретный подозреваемый. Начальник управления уже доложил наверх, что вероятный убийца задержан, ему предложили представить к наградам отличившихся. И теперь прихожу я, говорю: извините, ошиблись?!
— Лучше вовремя признать свою ошибку, чем сломать жизнь невиновному человеку и упустить настоящего преступника, — настаивал Знамин. — К тому же заслуг сотрудников отдела в установлении личности вероятного убийцы нет. Вы же знаете, что причастность доктора вскрылась только благодаря поступившей анонимке. Которая как раз и свидетельствует о невиновности Сергеева.
— Поясните, подполковник, как вас понимать?
— А так, что Сергеева подставили, и сделал это, вероятнее всего, истинный убийца. Нашел подходящего кандидата на роль лжеманьяка, подбросил ему улики, написал анонимку, сейчас сидит в своем логове и руки потирает.
— И вы можете это доказать?
— Пока не могу. Но если мы найдем автора анонимки, то найдем и убийцу.
Мурашов устало вздохнул.
— Ну так ищите, все свободны. Скворцов, задержись.
Возвращаясь в свой кабинет, Знамин в очередной раз пожалел, что толкового Шастина так не вовремя отправили в служебную командировку, а дело передали недалекому, но крайне самоуверенному капитану Скворцову, не обладающему и половиной необходимых для хорошего сыскаря качеств.
Сев за стол, он взял чистый лист бумаги, достал перьевую ручку, подаренную коллегами при обмывании подполковничьих погон, с намеком, что в новом звании писанины будет гораздо больше, и вывел в правом верхнем углу:
«Начальнику областного Управления внутренних дел полковнику…»
Знамин отложил ручку, задумался. Рапорт о несогласии с действиями начальника отдела по раскрытию умышленных убийств вконец испортит его и без того сложные отношения с Мурашовым. Но и молчать он не имеет права. Мурашов уцепился за ошибочную версию, и можно понять почему. Давление, которое на него оказывает руководство, требуя быстрее изловить злодея, не каждый выдержит. На руководство, в свою очередь, тоже давят. Но цена ошибки будет слишком высока. Не только для задержанного, но и для следующих жертв оставшегося на свободе маньяка. И все же, прежде чем подавать рапорт, лучше посоветоваться со Стасовым. В конце концов, Игорь говорил, что начальник местного управления его должник. Значит, человека знает и может предположить, как тот на рапорт отреагирует. Знамин снял телефонную трубку и заказал Москву…
— Этот московский хлыщ прав в одном, — выговаривал тем временем Мурашов оставшемуся в кабинете капитану Скворцову. — Без признания Сергеева все дело шито белыми нитками, и хороший адвокат его развалит на раз-два. Ты меня уверял, что доктор вот-вот признается.
— Признается, товарищ полковник, дайте мне еще три дня.
— Сорок восемь часов. — Мурашов посмотрел на циферблат своих именных «Штурманских»[45]. — Имей в виду, Скворцов: или ты мне кладешь на стол признание задержанного, или свое служебное удостоверение. Надеюсь, его ты не потерял?
— Будет признание, товарищ полковник!
Глава 27
От сумы и тюрьмы не зарекайся.
Пословица
Андрей лежал на шконке, как обитатели камеры называли нары, смотрел в неоштукатуренный потолок, местами покрытый плесенью, и думал, что в тюрьме тоже можно жить. Кормят хреново, зато регулярно. На прогулки выводят ежедневно, раз в неделю помывка. Даже библиотека есть, наконец-то появилось время перечитать Достоевского. Оказалась, что «Преступление и наказание» здесь очень популярная книга. Заключенный библиотекарь, выдавая потрепанный том, сказал:
— Повезло тебе, могу на четыре дня выдать, читатель вернул раньше срока, дальше на месяц вперед расписана.
— Почему вернул? Быстро прочитал или не понравилось? — поинтересовался Андрей.
— Приговор привели в исполнение…
То ли место так повлияло, то ли писательский гений Федора Михайловича, но Андрей с головой погрузился в мрачную историю о бедном студенте, возомнившем себя сверхчеловеком, способным перешагнуть через кровь. Первый раз он взял в руки роман в девятом классе. Написал положенное по программе сочинение на тему
