ее по имени. Это был Трин, появившийся из другой комнаты и сделавший им обоим поклон. — Прошу прощения за вторжение. Но наш автокар прибыл, чтобы отвезти нас обратно в поместье. — Он протянул руку, приглашая ее, но это было скорее требование, чем приглашение.

Нхика сдержала вздох, подумав, что, возможно, Трин вызвал автокар только после того, как увидел ее разговор с Кочиным. Но, что угодно для Конгми, предположила она — даже если это означало, что ему тоже придется покинуть поминки раньше.

Она поклонилась Кочину, одновременно радуясь спасению от разговора и разочарованная тем, что будет выпровождена. — Рада была познакомиться, — сказала она, слова стали формальностью.

— И я, — ответил он. Прежде чем она смогла отвернуться, он взял ее руку в свою, шелк на обнаженной ладони, и поднес ее к губам. Его глаза наблюдали за ней, когда он поцеловал ткань, одновременно крепко и нежно.

Это должно было быть простым актом этикета, завершившимся за секунду, но Нхика напряглась, словно он укусил ее. Ее рука задержалась в его на мгновение слишком долго, и она прокляла перчатки, желая почувствовать это прикосновение так, как это делают Теуманы, кожа на коже без чего-либо еще. Не его касание — он был парнем, который хотел выгнать ее из этого мира — но прикосновение кого-то. Прощальный поцелуй на обнаженных костяшках пальцев, а не перчатки на натертых запястьях.

Вспоминая его оскорбления, Нхика резко отдернула руку. Прошло всего несколько секунд, но она вновь собрала свои мысли. Мгновенно она задалась вопросом, почему Кочин, который был так убежден, что она не аристократка, вел себя с ней, как с таковой. Чтобы сохранить лицо перед Трином, когда они оба знали, что это было насмешкой? Без единого слова она взяла под руку Трина и позволила ему провести ее к выходу из поместья. Хотя она не оглядывалась, она знала, что взгляд Кочина следил за ней.

— Почему ты разговаривала с помощником доктора Санто? — спросил Трин, его голос прозвучал с ноткой подозрения.

— Он подошел ко мне. Было бы странно, если бы я не ответила, — буркнула она, разминая руку. — Я следовала всем вашим правилам; не волнуйся. Вы говорите сядь, встань, проси — и я делаю все это. Зачем я репетировала свою историю, если не для того, чтобы разговаривать?

Его выражение мелькнуло извинением, и он опустил взгляд на землю. — Ты права, — смог произнести он, словно слова причиняли ему боль. — Я не должен быть таким суровым.

Нхика следила за ним из уголка глаза и видела, насколько усталыми были его слова. Это было напоминание о том, что он скорбел, когда она этого не делала, поэтому она молчала, когда их автокар приблизился к ним. Когда она вошла внутрь, она сняла перчатку, чтобы освободить руку, все еще горящую от поцелуя Кочина.

Глава 9

На остаток вечера не оставалось больше Суон Ко Нхики, лишь Нхика в библиотеке, пытающаяся читать, но вместо этого занятая мыслями о похоронах. О Вене Кочине. И о тех, кто мог бы высказывать Мистеру Конгми слова признания и в следующую минуту убивать его.

Но у нее не было с кем поделиться своими мыслями: брат и сестра, а также Трин, были заняты подготовкой к последнему дню похорон, и даже доктор Санто не приходил их навестить.

Последний похоронный обычай, процессия, пришел на следующий день с участием тех же гостей. В отличие от церемонии прощания, это было строго организованное мероприятие, что означало, что Нхика не должна была беспокоиться о разговорах.

Даже прохожие присоединялись к церемонии, собираясь, когда процессия проходила по улицам Драконьего района под звуки музыкального оркестра и марширующего барабана. Казалось, что каждый в этих местах понимал, чей труп лежал в том гробу, и каждый останавливался на мгновение в скорби или любопытстве. Подобного никогда бы не произошло в Собачьем районе, не только потому, что полные процессии были так редки, но и потому, что огромные, медленные толпы там никогда не расступались ни перед чем. Здесь не было места сочувствию к умершим, иногда смерть казалась благословением.

Их процессия привела их на частное кладбище, огражденную лужайку, разбросанную могилами и надгробными плитами, связанными одной особенностью: фамилией Конгми. Нхика нахмурилась видя это, этот маленький кусочек травы в металлическом городе, зарезервированный только для того, чтобы несколько мертвых были помянуты ничем, кроме своего имени. Но она почувствовала укол зависти к семье Конгми, чье долгое происхождение было очевидно на раскидистых надгробных плитах, и она мрачно осознала, что они тоже окажутся здесь. Положенные отдыхать, навечно окруженные семьей. Были, конечно, и худшие способы уйти.

Цветы были оставлены, речи были произнесены. Журналисты и фотографы толпились снаружи за запертыми воротами, камеры щелкали и вспыхивали с явным неуважением к скорбящим. Носильщики поднимали гроб в мавзолей, исчезая за его каменными стенами и снова появляясь, избавленные от тяжести и гроба. Теперь Нхика наблюдала за братои и сестрой. Мими выглядела жалко, макияж растекался от слез, а Андао, казалось, ночью приобрел еще дюжину седых волос. Казалось мазохистическим тянуть похороны столько дней; для нее одного было достаточно, и сейчас Нхика мечтала вернуться в библиотеку.

Скоро ее желание исполнилось, в некотором смысле. Процессия вернулась в поместье Конгми на пиршество, и Нхика смогла увидеть великолепие зала для банкетов, который делал личную столовую Конгми похожей на лужайку рядом с океаном. Здесь, занавески на окнах охватывали стены, выходящие на передний двор и поднимая взгляд наблюдателя к деревянному потолку. Слуги приготовили столы, которые были украшены и одеты, как танцоры, кружащиеся друг вокруг друга в бальном зале. Золото дополняло белый интерьер комнаты, желтые хризантемы цвели в букетах белых лотосов на каждом столе.

Гости устроились, входя в зал, и Нхика оказалась сидящей между двумя болтливыми мужчинами и пожилой женщиной, ни один из которых не обратил на нее внимания, устраиваясь поудобнее. Она узнала мужчин как мистера Нема и мистера Нгута, помня их лица с церемонии прощания и их имена из введения доктора Санто — оба они были кандидатами в комиссары. Издали ничто не отличало их от обычных теуманов, кроме строгих костюмов и бархатных перчаток, но Нхика знала, что она смертная за столом божеств, комиссаров, мультимиллионеров и гениев. Это заставляло ее чувствовать себя меньше своих восемнадцати лет, как ребенка, сидящего со взрослыми впервые.

Еда не заставила себя долго ждать, блюда были отдельными, а не общими. Хотя у нее скрутило в желудке, она подчинилась этикету ради Конгми и дождалась, пока не расставят все тарелки, прежде чем приступить к еде.