— Спаси её, — пальцы цеплялись за его одежду, она причитала, уже впадая в какое-то безумие, утопая в горе, — скажи им, скажи ферану. Нельзя же пороть беременную…

— Так, — тряхнул головой митар, сказал резко и понимая, что времени не остаётся, схватил Милену за руку, грубее, чем хотел бы. — Кто ещё знает об этом?

— Я не знаю.

— Откуда ты знаешь? — Роар задавал вопросы и тащил девушку за собой, сначала наверх по лестнице, потом под крышей, через перекрытия и мимо узких защитных бойниц, до башни над покоями Рэтара.

— Я видела огонь у неё внутри, — Милена задыхалась, пытаясь поспеть за ним. — Я Хэле сказала, но она запретила мне говорить. Я только сегодня ночью поняла, что это было. Вот тебе сказала. Роар?

— Так, — ответил он, переступая через себя. — Забудь, ясно? Не смей никому говорить, поняла? Сказала мне и я тоже забыл.

— Что? — девушка упрямо застыла всего в паре шагов от перехода в другую башню. Он тянул и Милена чуть не упала, пришлось перехватить и почти на руках вытащить на площадку над лестницей, что вела в покои ферана или на первый этаж, в рабочие комнаты дома.

— Ты хочешь, чтобы её убили? — прошептал Роар, обняв лицо, заглядывая в заплаканные глаза.

— Нет, — она в ужасе мотнула головой.

— Если узнают, то убьют. Прямо здесь и сейчас. Вместо порки Рэтару нужно будет взять меч и отрубить ей голову. Чёрная ведьма не может иметь детей, ясно? Это запрет. А так как это ребёнок Рэтара его тоже накажут. Голову не отрубят, но… да он сам… — он захлебнулся на вдохе. — Прошу тебя, светок, не надо.

Она заплакала, тихо, обречённо. Роар притянул её к себе и обнял, поцеловал в макушку.

— Пойдём, маленькая, пойдём. Надо…

Митар спустился с ведьмой по лестнице на первый этаж, осмотрелся. В этой части дома было пусто.

— Иди туда, к Мите и Эке, — приказал он, понимая, что на ласку и уговоры сейчас нет времени, да и по другому кажется она не услышит, не осознает, насколько сейчас находится в беде. — Найди кого-то из них, скажи, что я отправил. Они тебя спрячут, пока всё не закончится, а потом отведут обратно. Хорошо?

Милена кивнула, не поднимая на него взгляд. Кажется Роар сейчас убил что-то очень хрупкое, что-то важное… что-то, что уже нельзя будет воскресить между ними.

Он сжал её руку, перед тем как отпустить, и она поплелась в сторону кухни, а митар вышел на двор.

Тут были уже домашние, почти все принудительно, стояли вдоль стен дома, не выходя на площадку перед домом, не подходя ближе к месту наказания. Митар был уверен, что если бы у них был выбор то большинство не стали бы на это смотреть.

Так же как и серые. Для них это должно было быть показательным наказанием. Девушки стояли на коленях вдоль перил рабочей части дома, и как хорошо, что Милена могла не присутствовать, потому что белым ведьмам разрешалось не присутствовать на наказаниях и казнях.

Митар прошёл к столбу. На дощатой площадке с кнутом в руке стоял Рэтар. Лицо его было спокойным, отрешённым, взгляд ледяной, пустой. При утреннем свете было видно, насколько феран устал, какие тёмные круги были под глазами. Он снова мучился бессонницей, которая отступила, пока он был с Хэлой, а сейчас изводила вновь. Хотя спать в эту ночь он бы не мог, даже если бы не страдал отсутствием сна.

Пока Роар бродил с Миленой по скрытым частям дома, великий и уже произнёс свою речь. Слушать и не хотелось — что правитель мог сказать? Что ему жаль, что он благодарен за спасение его жизни, но закон есть закон? Роара это выворачивало.

Из внешней башни, в которой был сейчас отряд сопровождающих великого эла воинов вышел Элгор, ведя под руку Хэлу.

Лицо бронара было таким же непроницаемым, как и лицо ферана, но Роар видел, что брат с невероятным усилием сдерживает гнев.

Хэла была бледной, на голове был платок, несколько прядей темных с сединой волос выбились из под него и попадали в глаза. Глаза были полны усталости, стали совсем тёмными. Рот был завязан, чтобы не смогла произнести слов заговора. На мгновение Роару показалось, что увидев Рэтара, лицо женщины просветлело, но вполне возможно ей просто было нужно, чтобы феран на неё хотя бы посмотрел. Однако взгляда его она не дождалась. Он был таким отстранённым и чужим, был непреклонным и сейчас Роар видел в нём танара. Вот так же тот всегда наказывал плетью или кнутом за проступки. Непроницаемый и неумолимый.

Роар столько раз стоял здесь, когда Рэтар, заступившись за мальчика, получал предназначенное ему наказание от Эаргана. Разве что столб для него не готовили, а ставили к перилам вдоль площадки. Столько раз он видел перед собой лицо тана, когда по его спине ходил кнут ферана, взамен спины маленького и, в очередной раз, натворившего дел Роара.

Митар непроизвольно зажмурился, вспоминая, и в голове взревел голос танара, призывающий к тому, чтобы Роар открыл глаза. И он открывал и видел перед собой лицо Рэтара, видел его глаза. И ни разу не один мускул на его лице не дрогнул, ни разу тан не заплакал, всегда взгляд был бесстрастен, спокоен, полон непоколебимости.

Элгор помог Хэле опуститься на колени. Привязал её руки к столбу. И митар увидел, что на ладонях Хэлы глубокие свежие кровоточащие порезы. В недоумении и ярости он глянул на брата, который распорол уверенным движением платье на спине ведьмы, а затем её нижнюю рубаху и молча сошёл с досок, встав рядом с Роаром.

— Это его люди сделали, — ответил брат, на немой полный ярости вопрос митара, — чтобы не натворила чего.

— И об этом не забыли, — тихо прохрипел Роар, смиряя себя.

С другой стороны от него стояли Мирган, Шерга, Гир.

— Начинайте, достопочтенный феран, — отдал приказ великий.

Рэтар кивнул, Хэла закрыла глаза. Кнут со свистом проделал дугу и врезался в спину чёрной ведьмы…

Кажется это было самое долгое наказание в его жизни. Даже вот тогда в детстве, когда пороли Рэтара, Тёрка, Миргана, Шерга, Войра или его самого, всё не тянулось так долго и так невыносимо болезненно.

Роар конечно понимал насколько это тяжело Рэтару. Он распорол Хэле спину в кровь, но только первыми несколькими ударами, дальше бил мягче, но от каждого удара Роару самому было нестерпимо и хотелось закрыть её собой. А что было с фераном даже представить было невозможно.