прискорбным и устаревшим – даже варварским. Но таких как я – единицы.

– Значит, вы – алиенист?[30]

– Я предпочитаю слово «психиатр». На самом деле это очень древний термин, и он означает «тот, кто лечит душу».

– Что плохого в алиенисте?

– Оно подчеркивает понятие о том, что психически больные люди изолированы или отчуждены от самих себя и других.

– А это не так?

– Это не так обнадеживающе. И, по правде говоря, я пока еще врач общей практики, но мой главный интерес – психиатрия. – Он склонил голову набок. – Вы любознательная молодая леди, мисс ван ден Брук.

– Моя мать говорит, что я своевольная.

Он рассмеялся.

– Она в самом деле так думает?

– Я всегда шла вразрез с установленными правилами. Моя мама говорит, что это совершенно не подобает леди.

– Возможно, но в то же время это очень необычно.

Элизабет с беспокойством почувствовала, как румянец заливает ее щеки. Она слегка кашлянула и отвела взгляд. Достала из сумочки маленькую расческу из кабаньей щетины и начала расчесывать спутанные волосы сестры. Лора прижалась к ней, как щенок. Ее дыхание стало более ровным, а глаза постепенно закрылись.

– Они увеличили дозу ее лекарств? – спросила Элизабет. – Она выглядит очень вялой.

– Солнце садится. Некоторых людей одолевает сонливость в это время.

– Моя сестра по природе сова. В то время как я предпочитала утро, она всегда бодрствовала по вечерам.

– Я только начал проходить ординатуру в Белвью, но я найду ответ на ваш вопрос.

– Буду очень благодарна.

– Как я могу с вами связаться?

Этот вопрос показался Элизабет неуместно прямолинейным, и она нахмурилась.

– Прошу прощения, – быстро сказал он. – Я не хотел быть чересчур дерзким.

– Безусловно, – ответила она. – Я в скором времени вновь навещу сестру, и тогда вы сможете дать мне ответ.

– Буду ждать вас с нетерпением, – сказал он, затем поклонился и, повернувшись, зашагал прочь.

– Что вы думаете о состоянии моей сестры? – спросила она, понимая, что не хочет, чтобы он уходил.

– Очевидно, она страдает серьезным психическим расстройством.

– Вы верите, что ее можно вылечить?

С другой стороны комнаты донесся громкий шум – похоже, упал предмет мебели. Элизабет повернулась и увидела, что шахматный столик лежит на боку, а фигуры разбросаны по всему полу. Молодой человек в синей пижаме стоит над ним с торжествующей улыбкой на лице. Даже в тусклом свете Элизабет могла разглядеть глубокие впадины и шрамы на его лице, вероятно, оставшиеся после тяжелого случая оспы.

Старик недоверчиво уставился на него, затем бросился прямо на парня, размахивая руками и крича от ярости.

– Я убью тебя! Да поможет мне Бог, я съем твою печень!

Не ожидая такой реакции, молодой человек упал навзничь, сильно ударившись об пол, в то время как пожилой мужчина бросился на парня сверху, начав избивать его кулаками. Элизабет и доктор Джеймисон бросились оттаскивать его, и она была удивлена силой жилистых рук пожилого джентльмена. Он извивался, чтобы освободиться из их хватки, и у него это почти получилось.

– Ах ты грязный пес! Негодяй! Я разорву тебя на части! Отпустите меня! – крикнул он. – Отпусти меня, я говорю!

Суматоха привлекла внимание двух коренастых санитаров, которые ворвались в комнату. Один из них схватил пожилого джентльмена и удерживал; другой поднял молодого человека с пола за шиворот, одной рукой поставив его на ноги.

– Что вы двое тут устроили? – спросил старший из санитаров – здоровяк с лысой и блестящей головой. Оба его предплечья были покрыты татуировками, а в ухе виднелась золотая серьга, что делало его похожим на пирата. Он даже говорил так же. – Ну? – потребовал он. – Что тут происходит? Или мне нужно выбить из тебя ответ?

– В этом нет необходимости, – сказал доктор Джеймисон, делая шаг вперед.

– Я вижу вас впервые, – ответил санитар, прищурившись.

– Доктор Хайрам Джеймисон. Я – новый ординатор.

– Что ж, доктор Хайрам Джеймисон, вы пробыли здесь недостаточно долго, чтобы знать, как все устроено. Эй! – сказал он, когда пожилой мужчина попытался освободиться. – Куда это ты собрался? Еще одно движение, и на ночь ты останешься в палате для особо буйных! – добавил он, заламывая руки пациента за спину.

– Он старик! – воскликнула Элизабет. – Не нужно вести себя с ним так грубо!

– Может, он и старый, зато хитрый – верно, Сэм? – спросил санитар пожилого джентльмена, который заскрежетал зубами и извивался в хватке санитара.

– Шавка! Грязный пес, – пробормотал он, свирепо глядя на молодого человека в синей пижаме. Тот совсем не оказывал сопротивления, находясь в крепкой хватке другого санитара, глядя на пожилого мужчину с кротким выражением на рябом лице.

– Иезекииль в реке костей, – пробормотала Лора у них за спиной. – Иерусалим падет.

Элизабет обернулась и увидела, что ее сестра шаткой походкой направляется к ним. Поспешив к ней, Элизабет заключила Лору в объятия и повела ее обратно к креслу.

– Все в порядке, – проворковала она. – Все наладится, – даже произнося эти слова, она чувствовала себя лгуньей. Больше всего на свете она боялась, что жизнь ее сестры больше никогда не наладится.

Глава 17

К тому времени, как санитары ушли с двумя пациентами, Лора успокоилась и, казалось, ее начало клонить в сон, поэтому Элизабет и доктор Джеймисон сопроводили ее в палату. Из отдельной комнаты, которую их отец предоставил для нее, открывался великолепный вид на Ист-Ривер. Она была заполнена личными вещами и предметами: чучелом жирафа, подаренным их отцом, резной шкатулкой для драгоценностей из красного дерева, акварельной картиной с изображением нарцисса, которую Лора нарисовала в школе.

Доктор Джеймисон пошел проведать других пациентов, пока Элизабет помогала своей сестре готовиться ко сну. После того как она переодела ее в ночную рубашку, Элизабет уложила ее в постель точно так же, как это делала с ней Лора, когда они были детьми.

– Хочешь, я почитаю тебе, Лола?

Лора потянулась и зевнула, сильнее закутываясь в одеяло.

– Тебе следует пойти домой – ты, вероятно, очень устала, – она потянулась к руке Элизабет, сжала ее и закрыла глаза. Ее ладонь была прохладной, кожа гладкой и сухой.

Любопытным составляющим ее болезни было то, что временами она казалась совершенно нормальной. Иногда создавалось впечатление, словно приподнимался некий занавес, показывающий нежную, любящую сестру, которую Элизабет всегда знала. Долгое время она была охвачена надеждой при проблесках такого состояния Лоры в начале ее болезни. Тогда она верила, что иллюзии и страхи ее сестры рассеялись, как опавшие листья в октябре. Но эти периоды никогда не длились долго. Вскоре голоса раздавались снова, и странное