тяну на шесть. Он смеялся над моими шутками и заинтересованно расспрашивал меня о моей книге. Его внимание заставило меня почувствовать себя молодой и желанной. Я уже забыла, как это бывает.

Я сказала, что занимаюсь изучением сорокалетнего возраста, хотя встречаюсь с определенными трудностями, пытаясь описать, что это такое. Обычно людям нечего на это ответить, но у моего собеседника вдруг загорелись глаза – можно подумать, в него вселился Юнг.

– В сорок лет ты становишься собой, – сказал он. Затем наклонился ко мне и добавил театральным шепотом: – А если до этого не знаешь, кто ты, значит, уже никогда не узнаешь.

Мы стояли возле бара, улыбаясь друг другу, а мимо нас скользили седовласые пары в вечерних нарядах. В тот момент я поняла, что 40 лет – это еще кое-что. Это десятилетие, в которое, чтобы ощутить себя королевой бала, приходится флиртовать с мужчинами постарше.

Вы знаете, что вам за 40, если:

• У вас гораздо более реалистичный взгляд на будущее. Вы смотрите видео фестиваля Burning Man и понимаете, что сами никогда на него не попадете.

• Вы понимаете, что никогда не станете тем человеком, которому достаточно посмотреть на кучку яблок, чтобы они почти мгновенно превратились в яблочный пирог.

• Вы перестали притворяться, что вы из тех, кто встречается с людьми, чтобы выпить. Вы встречаетесь с ними, чтобы поужинать.

• Вы пришли к выводу, что восемь часов непрерывного сна без таблеток – это величайшее в жизни удовольствие. Хотя нет, вычеркните «без таблеток».

12

Как одеваться

Возможно, я получила доступ к своей внутренней воле, но вскоре у меня возникла другая проблема: я не знала, что надеть. Я снова набрала вес, потерянный во время химиотерапии, но дело было не в этом. Мое тело изменилось. Больше ничто не сидело на мне как надо. В обтягивающих платьях я смотрелась ужасно: отовсюду выпирали какие-то бугры. Тонкие блузки выглядели на мне так, словно они мне на размер малы. Даже руки, которые я всегда считала своим преимуществом, мне как будто подменили, всучив пару, позаимствованную у пожилой тетушки.

Впервые в жизни я столкнулась с тем, что одежда меня старит. Цветастые рубахи привычного фасона превращали меня в шута горохового.

Я больше не могла надевать прикольные вещи. Футболки со смешными принтами и детские босоножки, которые я носила годами, теперь непозволительно контрастировали с моим лицом женщины за сорок. Даже простые базовые вещи наподобие черного платья внезапно стали выглядеть слишком простыми. Что-то недостаточно солидное и недорогое производило такое впечатление, словно я только что выудила это из скидочной корзины. Почти каждое утро я стояла полуголая над горой отвергнутой одежды, не представляя себе, что надеть.

И в этом я была не одинока. Подруги жаловались, что они вынуждены с каждым днем прикрывать все больше частей своего тела. «У меня старушечьи ноги», – прошептала моя подруга Люси, которая звонила мне с работы, чтобы договориться о совместном походе в магазин за брюками.

Мужчинам моего возраста тоже нелегко. «Я каждый день меряю поочередно девять футболок с офигительными принтами, но все они слишком обтягивают мне живот», – посетовал 40-летний житель Филадельфии. (Он занялся бегом – в надежде, что в один прекрасный день снова сможет носить эти футболки.)

Это совершенно новая проблема, и мы понятия не имели, как ее решать. Неужели мы слишком постарели для собственного гардероба? Мы ведь еще слишком молоды, чтобы одеваться «в соответствии с возрастом», не так ли? И что означает это соответствие?

Я живу в одной из мировых столиц моды. Поэтому я начала наблюдать за своими ровесницами в супермаркете или возле школы, куда отводила детей.

Пользы это не принесло. Женщины проходили мимо меня слишком быстро, чтобы я успела выяснить, по какому принципу они выбирают себе одежду. Даже когда я в течение нескольких часов сидела напротив стильно одетой женщины, я не могла сообразить, как ей удается добиться такой элегантности при помощи обыкновенного свитера и крупного кольца с камнем.

В любом случае я не хотела никого копировать. Но даже если бы захотела, сомневаюсь, что добилась бы аналогичного результата.

Мой унаследованный с детства опыт шопинга тоже ничем мне не помог. Хотя я живу в Париже много лет, я до сих пор не выяснила, как здесь делают покупки. Американские бутики, в которых прошли мое детство и юность, включая магазинчик моей матери, представляли собой нечто среднее между женским общежитием и кабинетом психоаналитика. Примеряя одежду, вы рассказывали продавщице обо всех своих недостатках. Другие покупательницы охотно вступали в вашу беседу, и вскоре вы знали о них все: где они проводят отпуск, какой диеты придерживаются и сколько раз разводились. Все понимали, что дальше этого общение не пойдет.

В Америке в этом смысле ничего не изменилось. Одна продавщица рассказала мне, что одна из ее клиенток возраста менопаузы однажды вывалила рядом с кассой тюбики с вагинальным лубрикантом, разложив их по ранжиру, от самого удачного до самого нелюбимого.

«Какого размера джинсы вы носите?» – как-то крикнула мне продавщица с другого конца магазина. «Если перед этим схожу в туалет, то, наверное, влезу в двадцать шестой», – прокричала я в ответ. «Все покупательницы так говорят! От двадцать шестого меня отделяет одна какашка!»

Никто ничего не стеснялся. В американских бутиках мы, женщины, – соратницы в эпической битве за приличную внешность. Когда я была подростком, мимо витрины маминого магазина как-то прошла очень толстая седая женщина. Покупательницы, находившиеся внутри, в один голос решили, что она «сдалась». Она была живым примером того, что сдаваться нельзя.

В Париже все иначе. Здешние продавцы вежливы, но сохраняют дистанцию. Размеры они называют негромко, к покупательницам обращаются на вы. Те, заходя в примерочную кабинку, не произносят нервных монологов. Когда я вернула молоденькой продавщице юбку, которую меряла, сказав, что мне надо сбросить пару килограммов (примерно четыре с половиной фунта), ответом мне было холодное молчание. Судя по всему, я сообщила ей нечто слишком личное.

Покупательницы тоже практически никогда не демонстрируют солидарности. Однажды я вышла из кабинки одновременно с женщиной, которая примеряла точно такой же костюм, что и я. В зеркале мы отражались словно близнецы, но она на меня даже не покосилась. Во французских магазинах каждая женщина занимает свой собственный окоп и воюет в одиночку.

Где-то я читала, что все покупатели делятся на две группы: тех, кто сразу видит, что вещь им нравится, и покупают ее, и тех, кто должен рассмотреть ее под всеми мыслимыми