Видя, что эти стражи ему не очень-то рады, двинулся Николаус по стенам дальше; шёл и со стен заглядывал в дворики. В одном дворике он уже был вчера — вместе с рыцарем Хагелькеном вошёл в него через ворота. Здесь был вход в покои Аттендорнов и — увидел теперь — колодец... Да, в углу у самой стены разглядел Николаус большой круглый колодец с воротом. Стенки колодца были искусно сложены из пилёного камня. Глядя сверху на подростка с кухни, который работал воротом, доставал воду, Николаус раздумывал над тем, что в замке, верно, ещё есть колодцы или «тайники» — подземные ходы к воде; такому большому замку явно мало одного колодца. В другом дворике Николаус увидел птичник, поставленный вдоль стены и повторяющий изгиб стены. Девушки в полосатых юбках и чепцах сыпали в кормушки корм, а рядом десять — двенадцать ландскнехтов упражнялись в искусстве боя. Капитан прохаживался по дворику и кричал команды; дюжие ландскнехты, вооружённые пиками-шписсами, пронзали соломенные чучела. Иные из ландскнехтов косились на работниц, те же делали вид, что не замечают этого. В третьем дворике был устроен загон для овец; но загон в этот час пустовал, ибо стадо выгнали на пастбище. Ещё не дойдя до последнего дворика, Николаус по лаю собак понял, что там псарня. Как и клетка для птиц, клетка для собак тянулась вдоль стены. С десяток крепких, похожих на волков, серых кобелей бегали по дворику и уворачивались от дубинки, какой рослый парень в стёганке, что надевают под доспехи, пытался их достать. Но это была игра. Парень вовсе не стремился покалечить кого-нибудь из псов. Он натаскивал их. Иные дерзкие псы пытались ухватить его клыками за локоть или предплечье, но стёганку, набитую, как водится, конским волосом или паклей, они не могли прокусить.

Спустившись со стены, Николаус осмотрелся в главном дворике, что с колодцем. Не преминул он заглянуть в сам колодец и сказать в его тёмную глубину удивлённое «о!»; бросил камешек и слушал, как долго он летел, пока не раздался всплеск. Затем внимание Николауса привлекли арки в стенах-спицах. Он увидел, что при необходимости эти арки могут запираться железными решётками, какие опускались сверху, плотно входя в стальные пазы, вмурованные в камень. Далее Николаус вышел из замка и по перекидному мосту, сбитому из дубовых брусьев, перешёл на другую сторону рва. Ров был глубокий; где-то прорытый, а где-то прорубленный в скале. Кое-где во рву стояли лужицы дождевой воды. Ров явно недавно чистили, ибо тут и там желтели пятна свежего песка, не рос во рву камыш и не квакали лягушки. Николаус обошёл замок по наружному краю рва. Поразился величине камней, положенных в основание Радбурга. Восхитился красотой и неприступностью стен и башен. Полюбовался видами, открывавшимися с замкового холма...

Так прошли несколько дней. Купеческий сын Николаус Конрад Смаллан с удовольствием гостил в Радбурге, всем видом своим и поведением являя, сколь рад он переменить, хотя бы и ненадолго, свою полоцкую жизнь, полную скучных обязанностей в торговой конторе отца, на красивую светскую жизнь, протекающую в крупном ливонском замке. Он заблуждался, конечно, неискушённый юноша, видя в радбургской жизни жизнь светскую, он не видел светской жизни в Ревеле или Риге, где на празднествах обычно собирались сотни кавалеров и дам, где неделями праздновались обручения и свадьбы, и можно было оказаться за столом с одним из бургомистров, и можно было с самим ландмейстером перекинуться парой слов или слышать собственными ушами мудрые речи епископа. Он не бывал в Ревеле и Риге, где знатные особы, бароны и баронессы, толпами ходили по улицам, где развлекались они в закрытых тавернах, слушая музыкантов и глядя представления бродячих актёров, оценивая шутки комедиантов, вкушая изысканные блюда и попивая вино с лучших южных виноградников. Он не бывал в этих больших городах, где устраивались для знатных особ игрища и состязания, где проводились публичные диспуты учёных мужей, и публика, не очень-то учёных мужей слушая, бывала больше занята последними новостями и сплетнями, где даже в богослужениях дамы видели возможность показать свои наряды и красоту, а кавалеры — возможность полюбоваться на нарядных и красивых дам; и показывали, в светской праздности позабыв о молитвах, и любовались, о молитвах не вспоминая.

Барон Ульрих фон Аттендорн был в отношениях с молодым гостем любезен и предупредителен. Иногда, отвлёкшись от дел, подолгу беседовал с ним о том о сём и всё говорил, что вот-вот вернётся в Радбург Удо и тогда доброму Николаусу не будет скучно; уж выдумчивый Удо найдёт способ развлечься; а потом они вместе поедут к старому магистру в Феллин. Барон хотел, чтобы Николаус поехал к магистру непременно с Удо и объяснял необходимость совместной поездки опасностями пути. Однако Николаус начинал подозревать, что барон преследует здесь какие-то собственные интересы, что, возможно, он хочет не упустить липший повод показать своего Удо влиятельному старику Фюрстенбергу; и Николаус не имел ничего против, поскольку сам не торопился покидать Радбург.

Юная Ангелика была с Николаусом неизменно приветлива, но как бы... или ему это показалось... избегала его. Хотя Николаус тоже не очень-то стремился на женскую половину. Иногда они случайно сталкивались где-нибудь на лестнице, или в дверях каминного зала, или у полок с книгами. Тогда Ангелика, одарив Николауса смущённой улыбкой, сказав приветливое слово, под каким-нибудь предлогом спешила удалиться. И только вечерами в присутствии отца, за трапезой, как повелось, Ангелика позволяла себе разговориться с Николаусом. Девушка нравилась ему. Но она держалась на расстоянии, не давая Николаусу повода это расстояние сократить. Ему казалось иногда, сократи он сам, без позволения её, расстояние между ними, и Ангелика испугается.

Госпожа Фелиция не принимала участия в их совместных обедах, всё сказывалась больной. Она и правда выглядела нездоровой; даже искусно наложенные румяна не могли достаточно надёжно скрыть её бледности. Но случайных встреч не избежать в замке, даже в таком большом, как Радбург. При встречах с Николаусом баронесса всегда держалась напряжённо. Николаус заметил, что, с какой бы стороны он ни приблизился к ней, госпожа Фелиция всегда поворачивалась к нему правой стороной лица — как будто с левой стороной лица у неё было что-нибудь не в порядке, как будто там некрасивая родинка была, или тянулся по щеке обезображивающий шрам, или щека сплошь являла собой багровое родимое пятно. Однако он при удобном случае не разглядел там ни родинки, ни шрама, ни безобразного родимого пятна.