Часто в прогулках его сопровождал Хинрик. Слуга сам увязывался за Николаусом, поскольку быстро понял, что молодой господин щедр, а щедрому услужить для любого слуги — удовольствие. Однажды Николаус собрался посетить деревню, и Хинрик о том узнал. А как от щедрот Николауса собралось у Хинрика в кошеле достаточно пфеннигов, и пфенниги эти странным образом руки Хинрику жгли, и при этом у него постоянно пересыхало в горле, то требовалось, дабы избавиться от сего внезапного недуга, поскорее от лишних пфеннигов избавиться и горло промочить. Так подсказывало Хинрику природное чутьё, но так советовали ему и мудрые медикусы: противное лечить противным, то есть голод устранять своевременной трапезой, а жажду — возлиянием. Это и рассчитывал сделать добрый малый в деревенской корчме: поправить пошатнувшееся здоровье.

Николаус хотел помолиться в деревенской церкви, а заодно и взглянуть на неё. Издали он давно к ней приглядывался и думал, что она очень украшает окрестности. Шпиль этой церкви гордо возносился над округой и, пожалуй, не уступал в высоте Срединной башне замка. Когда они с Хинриком шли по дороге, Николаус, оглядываясь на Радбург, о том и сказал.

Хинрик не возражал. Вот ещё! Разве он позволит себе когда-нибудь возражать господину!..

Более того, Хинрик, дабы угодить, заметил, что ему порой кажется — не выше ли церковный шпиль башни-Медианы?.. Далее, памятуя о любви господина Николауса ко всяким байкам, касающимся замка, добрый малый Хинрик поведал, что Радбург начинал строиться именно с этой самой высокой круглой башни, на какую изволил обратить внимание любознательный господин. Здесь везде были дубовые рощи. Все дубы, говорят, пошли на строительство. Их выкорчёвывали лошадьми; ставили на одно дерево по сотне лошадей. Поваленные дубы лежали на земле, как рати поверженных великанов... Замок построили очень давно, и сменил он немало хозяев, но самые достойные, конечно, Аттендорны. При бароне Ульрихе замок просто расцвёл. А прежде, ещё в дохристианские времена, сказал Хинрик, почёсываясь, попинывая камушки и отчаянно пыля, на этом холме было древнее городище эстов.

— Вот как! — подивился Николаус. — Может, и название сохранилось?

— Нет, название не сохранилось. Возможно, его и не было. И без названия все язычники знали, что здесь у них святилище. Говорят, отсюда ручьи во все стороны текли, и в каждом ручье — живая вода. Из разных краёв народ приходил воду пить. Сейчас эти ручьи спрятаны под замком. А может, пересохли. Ещё говорят, что подземелий было очень много — так много, как ходов в муравейнике. И черепов будто в подземельях было — тьма. В стены вмурованные черепа... — наверное, Хинрик по обыкновению маленько преувеличивал. — Когда строили Радбург, норы языческие эстонские все позабили землёй и камнями. Иначе под этой каменной громадой холм давно бы уже провалился.

— И не оставили никаких ходов? — любопытствовал Николаус. — Знаешь ведь, что из всякого замка роют подземные ходы.

Хинрик пожал плечами:

— Может, и оставили. Я не знаю, я — человек маленький, и не к любой дверце меня подпускают, — пряча глаза, слуга оглядывал поле. — Слышал только, что кое-кто из замка... ну, госпожа Фелиция, например... появляются иногда в деревенской церкви, между тем как на дороге, по которой мы сейчас идём, их никто не видел. Не но воздуху же добираются! — Хинрик как-то натянуто засмеялся и понизил голос. — Разве что она ведьма...

Здесь им навстречу попались пять эстонских женщин. Они шли в замок отрабатывать какие-то повинности. Лица коричневые от солнца, одежды бедные, убогие. И руки у них были чёрные, и согнутые спины — как у всех людей, работающих на земле, проводящих весь день в поле. За ними шёл розовощёкий нарядный кубьяс; вёл коня, держа под уздцы. Короткий меч на бедре, плётка за поясом.

Чем ближе подходили к деревне, тем внушительнее выглядела церковь Святого Себастьяна, поставленная на пригорке. Можно было поразиться её величине. Возносилась под самые небеса массивная квадратная башня со шпилем; за ней поспевала острая крыша, крытая красной черепицей. Огромные окна, уходящие от основания церкви ввысь, составляли большее пространство стен; это были скорее и не стены, это были сплошные окна — окна, через равные промежутки простенков следующие за окнами.

С трёх сторон церковь окружала Рыночная площадь, мощённая камнем, чисто подметённая. Деревня утопала в садах. На площадь выходили добротные дома немецкие — большие, на дубовых каркасах, с железными или медными крышами, с застеклёнными окнами, с высокими крылечками, с тяжёлыми резными дверьми. А на задворках у них лепились один к другому маленькие домики эстонские, крытые тростником и гонтом, кое-где окружённые редкими изгородями. На краю деревни широко раскинула крылья ветряная мельница.

Едва поравнялись с корчмой, едва потянуло ароматом жареных колбас и лука и едва повеяло в воздухе солодовым духом свежесваренного пива, у Хинрика нашего смущённо забегали глазки и сам собой замедлился шаг — притомились ножки. И Николаус его великодушно отпустил:

— Найдёшь меня после в церкви...

Говорил он это вроде Хинрику; тот рядом стоял. Как сказал, оглянулся... а Хинрика уж и след простыл.

Но Николаус не пошёл сразу в церковь. Обойдя её по площади, он миновал проулком немецкие домы и пошёл кривой улочкой среди домиков эстонских. Заглядывал во дворы, однако кроме тощих собак и роющихся в навозе кур, никого в них не видел. Верно, все были на работах в этот час и не с кем было заговорить. Собрался уж Николаус в один из домиков заглянуть, где, показалось ему, послышались голоса детей, как заметил он человека, выкашивающего траву у себя в саду, сильно занятого своим делом и не глядящего по сторонам.

Николаус остановился у изгороди:

— Скажи, любезный, как мне найти бортника Ильмара.

— Это я Ильмар-бортник, — ответил человек, отставив к яблоне косу и нахмурившись; верно, он решил, что появление этого господина не предвещает ему ничего хорошего.

Ильмар был человек высокий — наверное, такой же, как Николаус. Можно было бы назвать его статным, как называют многих высоких людей, но ему более подходило определение долговязый, поскольку в фигуре его присутствовала некая нескладность; верно, из-за того, что при не очень развитой груди у Ильмара были очень крепкие большие руки — прямо как у рака клешни. На бритом лице выделялся большой волевой рот. Длинные соломенные волосы