с его херней – чрезмерным нытьем, травой и наркотой. Я вижу его со стороны. Джо, мать его, Перри шикарен… но именно я могу видеть эту тень над, под… и внутри.

И над ним правда витает ебаное облако отчаяния. Мои отношения с Джо сложны, полны соперничества, чреваты опасностями и завораживают, заставляя волосы вставать дыбом. Всегда будет скрытое течение, постоянное напряжение, периоды убийственной враждебности, предательской ревности и обиды. Но знаете, так работает производство.

Мы присоединились к прославленной компании драчливых братьев по блюзу: Мик и Кит! Рэй и Дэйв Дэвис! Братья Эверли! Это мы, сиамские бойцовские рыбы рока! Так-то! Держитесь.

Но что бы ни случилось, когда мы отправляемся в тур, он сплавляет нас, и мы становимся большим двухголовым зверем. Я вижу Джо каждую ночь и такой: «Черт, вот оно что, я понял! Так вот зачем все это! И почему мне это нравится?» Все как бы забывается. Все.

После той ночи, великого Rattlesnake Shake, я был готов воплотить это в жизнь. Том и Джо еще учились в старших классах, когда я с ними познакомился, и подумывали поступать в колледж. Я уже сжег все мосты. Я не собирался к этому возвращаться. Я сказал себе: «В пизду, я рискну и перееду к ним».

Я знал, что мы все сможем. Я любил музыку шестидесятых; британские рок-звезды были охеренными. Я так мечтал о подобном звучании. И почти так же сильно, как и о группе, я мечтал о таком образе жизни. Я хотел этого больше всего на свете. Я прямо чувствовал. Эта группа станет шестидесятыми 2.0… The Yardbirds на жидком азоте.

Мы все переехали в Бостон и серьезно работали над тем, чтобы прославиться. Все остальное у нас уже было, осталось добиться славы. А так как я более чокнутый, чем большинство, как только я узрел свет, я боролся за него изо всех сил. Я собрал вещи и в конце лета попрощался с родителями со словами: «Ну все, на этот раз все будет офигенно».

В тот день, когда мы поехали – самое время растянуть слог – пое-е-е-е-е-хали из Нью-Гэмпшира в Бостон, я помню, как выглянул из окна и смотрел на проносящиеся мимо поля и деревья. Я был каким-то задумчивым (не как обычно). Я немного переживал о том, что мы будем жить вместе; но в то же время я был в восторге. Одновременно хорошие тревога, нервозность и восторг. И в тот момент мы выехали на шоссе – прямо на перекрестке, в том месте, где виднеется горизонт Бостона, и ты такой: «Что?!» Потому что деревья, леса и сверчки внезапно сменяются мелькающими машинами, небоскребами и многоквартирными домами… И в этот момент я такой: «Вот черт, город!» Я сидел на заднем сиденье. Схватил коробку салфеток из бокового кармашка, спросил, есть ли у кого-нибудь ручка, и начал писать на дне коробки.

В машине я как будто в своем пузыре. Как проекционная будка, где на лобовом стекле показывают мое будущее, широкоэкранный фильм о предстоящем – и я его вижу! «Лес Пол» Джо вгрызается в реальность, как звуковая акула, крутые девчонки бросают на сцену свои трусы, тот кайф от беснующихся двадцати тысяч людей в твоей фантазии. Машина движется (это тоже есть в фильме)… сталкиваются образы и слова, создавая своего рода заклинание того, что я хочу.

В тот момент, когда я увидел горизонт Бостона, в моей голове зазвучали слова: «Блядь, мы должны сделать это, нет, сломать, сделать это. Нельзя останавливаться, мы должны сделать это, сломать, сделать, понимаешь, сделать это». И я начал писать: «Сделать, сделать, сделать, сломать», я все повторял и повторял эти слова, пока записывал, как золотоискатель промывает песок, туда-сюда, туда-сюда – вода и песок, вода и песок, – пока из песка не вышла золотая крупица. И там, на заднем сиденье машины, я подумал: «Что, блядь, я могу сказать публике? Если мы пишем песни, поднимаемся на сцену, я буду смотреть на публику, и что же мне сказать?» Я начал добывать золото: «Что мне сказать? Что я хочу сказать? Что будет круто сказать?» И все эти мысли начали склеиваться в одну ебаную фразу… Оп, поехали!

Um… good evening, people, welcome to the show…

[First-person, me singing to the audience…]

I got something here I want you all to know…

[The collective we, the band…]

We’re rockin’ out, check our cool…

[Um, no, no, that’s no good, uh, talk about my feelings…]

When life and people bring on primal screams,

You got to think of what it’s gonna take to make your dreams,

Make it…

Э-э-э… добрый вечер, народ, добро пожаловать на шоу…

[От первого лица, я пою толпе…]

Вы все должны кое-что знать…

[Коллективное «мы», группа…]

Мы зажигаем, зацените…

[Э, нет, нет, плохо, эм, надо о чувствах…]

Когда жизнь и люди издают первобытные крики,

Подумайте о том, что нужно, чтобы воплотить ваши мечты,

Сделайте это…

Да, блядь! И вот я с безумной скоростью пишу на коробке салфеток.

You know that history repeats itself

But you just learned so by somebody else

You know you do, you gotta think the past

You gotta think of what it’s gonna take to make it last;

Make it, don’t break it!

Make it, don’t break it! Make it!

 Вы знаете, что история повторяется

 Но вы узнаете это от других

 И вы знаете, что надо вспомнить прошлое

 Надо понять, что нужно сделать, чтобы мечты не кончались;

 Сделайте это, не сломайте!

 Сделайте, не сломайте! Сделайте!

И это была первая песня, первая запись. Так что мотайте на ус… и на дудку…

Глава 4

Мой красный парашют (и другие сны)

Я был…

Новоорлеанским, зеленянским, Питер Гринянским, как королевянским; по утрам вставанским и будильник выключанским, Седьмым печатским, хлопково полянским; «Холлер-лог» и «Йеллер Дог»; освященным, обреченным, ожесточенным и измельченным; черным котом, роллинг-стоуном, дорожным хлыстом; поездом сбитым, болью убитым, ничего не значимым, копами схваченным; хлопковым долгоносиком, женщинами брошенным; заколдованным, тремолованным, парализованным и отмордованным; издольщинным и опозорщенным, очень счастливым и сукиным сыном; вуду, худу и никогда не забуду; музыкой увлеченным и детка-почему-ты-такая-огорченным; фольклором Миссисипи и грязным хиппи; буги-вуги, где мои слуги, проклятым и кокнутым; посланным