туда, где было тяжелее всего. В районе Луцка оборону занимал корпус, состоящий из ополченцев, только недавно прибывших на фронт. Под вражеским натиском они начали отступать. Чтобы не допустить прорыва обороны, под Луцк была переброшена Железная дивизия.

Глубокой ночью стрелки выходили в поход. Деникину подвели коня.

– 20 верст, – озабоченно сказал он адъютанту, садясь в седло. – Успеем ли?

– К утру разве, ваше высокопревосходительство. Передовая колонна уже на марше…

– Ну, добро. С Богом!

20 верст по военному бездорожью, со всей амуницией и вооружением, солдаты Деникина преодолели за одну ночь. На рассвете авангард вышел к захваченной немцами деревне. У штабного дома, отчаянно зевая, прохаживался часовой. Из ближайшего лесочка наползал туман, и вдруг из тумана словно вывалились русские стрелки. Часовой успел только вскинуть винтовку – и тут же был убит. Дивизия Деникина сразу после изнурительного похода пошла в атаку и ворвалась в деревню. Но отдыхать было рано. Полевой офицер, напрягая сорванный голос, кричал:

– Первая рота, справа! Гвоздев, немецкий пулемет на позицию! Самохин, патроны собери… Не зевать! Сейчас они на нас полезут…

Немцы были отброшены, прорыв ликвидирован. Но ослабленная походом и потерями дивизия не смогла бы долго сдерживать немецкий натиск. И Деникин принял неожиданное решение: не ждать нападения, атаковать самим и взять Луцк.

Две линии вражеской обороны удалось прорвать, но на третьей продвижение остановилось… Тем временем на помощь железным стрелкам подошел корпус генерала Зайончковского.

Зайончковский Андрей Медардович (1862–1926) – генерал от инфантерии. Военный теоретик, автор военно-исторических трудов. После революции занимал высокие должности в Красной армии.

Зайончковский ревновал деникинских солдат к их славе. Он объявил своим бойцам, что взятие Луцка оказалось не по силам «железным стрелкам» и теперь эта задача возлагается на солдат его корпуса. Однако взять город с ходу не смог и Зайончковский. Тогда он потребовал передать ему для усиления один из деникинских полков. Не помогло и это: атакам мешал сильный артобстрел. Зайончковский снова обратился к Деникину за помощью.

Деникин пришел в ярость.

– У меня снарядов на один день! – орал он в телефонную трубку. – Каким огнем поддерживать прикажете?

Начштаба с сочувствием смотрел на своего командира. Понятно, что деваться Деникину было некуда: Зайончковский старше по званию, и не выполнить его приказ невозможно.

– Да… Так точно… – Деникин со злостью повесил трубку. – Свалился ты на мою голову со своей поддержкой…

Несмотря на недостаток снарядов, артиллеристы Железной дивизии начали стрельбу по неприятелю, чтобы отвлечь вражеский огонь на себя. В ответ австрийские пушки ударили по позициям Деникина. Один из вражеских снарядов попал в дом, где расположился Деникин со штабом. Командир дивизии остался жив лишь чудом. В результате ночного обстрела боезапас был израсходован, русские огневые позиции раскрыты. Утром следовало ожидать сокрушительного вражеского удара.

Деникин на передовой долго смотрел в бинокль. Все вокруг молчали. Неподалеку рвались снаряды. Наконец комдив оторвался от бинокля:

– Положение аховое, господа… Расстреляют нас тут, как куропаток… Так что… Атаковать, только атаковать!

– Как?

– Забросать гранатами пулеметные гнезда – и врукопашную… Вспомним Суворова: «пуля – дура, штык – молодец». Выполнять!

В штабе 8-й армии генерал Брусилов в нервном ожидании мерял шагами комнату. У аппарата клевал носом изможденный телеграфист. Вдруг аппарат ожил, полезла телеграфная лента. Телеграфист подскочил как ошпаренный:

– Ваше высокопревосходительство! Телеграмма…

Брусилов схватил ленту. Возле него один прыжком оказался Сухомлин.

– «4-я стрелковая дивизия взяла Луцк. Деникин», – прочитал Брусилов и перекрестился: – Слава Богу!

Аппарат снова застрекотал, телеграфист протянул ленту:

– Еще телеграмма…

– «Яростным штурмом занял Луцк. Зайончковский».

Брусилов и Сухомлин переглянулись.

– Зайончковский, наверное, и генерала Деникина в плен взял… – заметил Брусилов. – Яростным штурмом…

Телеграфист, не сдержавшись, хрюкнул от смеха. Брусилов и Сухомлин захохотали. Стукнула дверь. Вошедший ординарец с бумагой на отлете с удивлением смотрел на веселье генералов.

– Входи, входи, Михайлов, – утирая выступившие слезы, пригласил Брусилов. – Что там у тебя?

– Приказ из штаба фронта, ваше высокопревосходительство!

– Читай!

Ординарец начал читать. Лицо Брусилова словно окаменело. Сухомлин осел на ближайший стул, как будто его перестали держать ноги. Штаб фронта приказывал 8-й армии отвести войска в первоначальное положение – то есть отступить. Войскам Зайончковского и Деникина предписывалось спрятаться в засаде в лесах, чтобы неожиданно ударить во фланг немцам, идущим в наступление. Луцк, захваченный с таким трудом, пришлось оставить.

Уходя из Луцка, Деникин обернулся и с глухой яростью тихо сказал:

– Они думали, что покончили с русской армией… Ничего, мы еще вернемся…

Русская армия переживала самые тяжелые дни войны, но бои в августе-сентябре 1915-го года показали, что «Великое отступление» ее не сломило.

В это же время войска Северо-Западного фронта закрепились на рубеже реки Западная Двина. Немцы рвались к Петрограду. Их авиация подвергла бомбардировке город Двинск (ныне латвийский Даугавпилс), откуда открывалась прямая дорога на столицу Российской империи. Очевидец первого воздушного налета на Двинск вспоминал:

«Самолет летел на очень большой высоте, делая круги над городом. Бомбы падали на вокзал, на крепость. Одна упала в середине базарной площади. Паника и крики закладывали уши. Вокруг бегали полицейские и санитары с носилками. Погибло пять человек, еще 40 было ранено, но упавших в обморок от страха было бесчисленное множество».

Но Двинск удалось отстоять. Врага остановили и в Прибалтике. На фронте, протянувшемся от Балтийского до Черного моря, наступило затишье.

Осень 1915 года. Казань

Санитарный поезд стоял у перрона. Долгая дорога была позади. Малиновский, еще очень слабый, прислушивался к шуму за окном – там шла обычная вокзальная суета, но какая-то непривычная, невоенная. Прямо под окном мальчишка-газетчик звонко орал:

– Немецкая эскадра рвется в Рижский залив! Покупайте газеты! Немецкая эскадра…

Сосед Малиновского, немолодой пехотинец с рукой в гипсе, выглянул в окно и с чувством сказал:

– Ну, слава те, Господи, скоро будем на месте. Уж отлежимся на белых простынях! А то все на шинельке да под шинелькой…

В вагон вошел санитар:

– Кто ходячий, приготовиться к выходу.

Пехотинец с готовностью вскочил и засуетился, здоровой рукой взваливая на плечо вещмешок. Родион смотрел на него с завистью: самому ему ходить еще не скоро придется. Да еще и придется ли?

Вместе с другими тяжелоранеными его вынесли на носилках на перрон. Сновали санитары в белых халатах, бегали сестры милосердия, стуча каблучками. Родиона замутило, он закрыл глаза. Очнулся от женского голоса:

– А этот что здесь? Егоров, тут еще раненый! Егоров, вернитесь!

Над Родионом склонилась сестра милосердия. Она показалась ему не просто хорошенькой – настоящей красавицей. Родион слабо улыбнулся.

– Какой молоденький! Как ваша фамилия?

– Малиновский… – Родион еле разлепил запекшиеся губы. – Ефрейтор Малиновский.

– Потерпите