Господи, зачем я вообще на это согласился?! Отступить, дать нам равные условия. Мысленно перечисляю – не хитрить, не делать ничего за спиной, не держать зла на другого. Мы с ним столько лет дружим, мог ли я поступить иначе? Разум говорит – нет, не мог. Сердце говорит – Кирюша, какой же ты идиот. Причем маминым голосом. Бред.

Всю дорогу до школы молчу. Смотрю, как Мальвина болтает с Белым. У этих двоих вообще особенная химия. Без романтики, просто почему-то сразу становится ясно, что они друг друга понимают лучше остальных. Как два старых друга. Ревную? Определенно. Встала ведь сегодня пораньше, чтобы испечь подарок, старалась.

Когда поднимаемся по ступеням и заходим в холл, минуя охранника, на Белого налетает Дунаева. Крепко обнимает, смачно целует в щеку, кричит:

– Димочка, с праздником!

К ней подключается подружка Иванова. Вдвоем они пропевают:

– Я люблю тебя, Дима, что мне так необходимо!

Тот озадаченно морщится, а я не сдерживаю глумливой ухмылки. Он эту песню ненавидит.

– В субботу тусовка в силе? – говорит Дунаева.

– Ага.

– Я уже и подарок приготовила.

– Спасибо, Крис.

Я смотрю на Лану. Она закатывает глаза, не скрываясь.

И едва дожидается, когда подружки свалят, чтобы спросить:

– Белый, а кто будет в субботу?

– Почти весь класс и некоторые парни с площадки, – сконфуженно поясняет Диман. – У нас вроде так принято.

– Да я не против. Можно аниматоров не заказывать, развлечем вас женскими боями.

Я фыркаю от смеха. Мальвина оборачивается и одаривает меня тяжелым взглядом. Я заслужил. Хотя я до сих пор не уверен, что она заметила мой игнор. Нет, точно заметила. Мы же каждый день переписывались. Кроме вчерашнего. Я до глубокой ночи сидел и смотрел на надпись «в сети» рядом с ее именем. Руки сводило от желания написать. Но я же благородный дебил. Лучший, блин, друг на свете.

– – … – ..– .–. .– .–

На каждом уроке я гипнотизирую взглядом спину Ланы. Сегодня она в черной водолазке. Сидит, склонившись над тетрадью. Я смотрю на вереницу позвонков. Она такая маленькая.

На литературе я и вовсе отпрашиваюсь в туалет и почти тридцать минут шатаюсь по пустым коридорам. Выхожу на крыльцо, стреляю у охранника сигарету. Курим, стоя рядом.

– Неудачный день? – спрашивает он.

– Типа того.

– Потом даже не вспомнишь.

– А толку? Сейчас-то хреново.

– Согласен, – говорит он и затягивается.

Тушу сигарету об поручень и выкидываю в урну. Киваю охраннику и возвращаюсь на урок. Молча выслушиваю претензию учителя, понуро киваю. Сажусь на свое место. Когда прохожу мимо Мальвины, она смотрит мне прямо в глаза. Нутро подрывает от эмоций. От ее обвиняющего взгляда. Она ведь тоже что-то ко мне чувствует! И я так запросто от этого отказался?

Падаю на стул и упираюсь лбом в ладони.

– Кир, – шепчет Тоха.

– Отвали ради бога.

– Давай поговорим.

– Поговорили уже.

Спина Кицаевой напрягается. Она слышала?

Поворачиваюсь к Малому и взглядом пытаюсь передать всю силу эмоций. Он отвечает мне тем же. Я пишу ручкой у него в тетради: «Потом поговорим, она слышит».

Тоха замолкает, отворачивается к окну. А я чувствую себя виноватым. Со всех сторон. Каким образом я оказался в такой западне? И есть ли отсюда правильный выход?

После уроков идем на заклание к Робертовне. Пацаны и Мальвина заходят, я останавливаюсь в дверях. Опираюсь о косяк.

– Где мы сегодня батрачим? – как всегда, косит под шута Бус.

– Разгильдеев и Кицаева в архиве, остальные в столовой.

Слова даются мне с трудом, но я все же делаю усилие:

– Вместо меня сегодня пусть идет Малой. Маляев, то есть.

Завхоз смотрит на меня удивленно и с некоторой долей осуждения. Это ведь я ее просил разделить нас. Может быть, не стоило. Ведь именно после этого Тоха на меня взъелся.

– Знаете что! – вдруг резко говорит Лана.

Подается вперед, опирается маленькими кулачками о стол Робертовны. Высекает тихо, но уверенно, как по полочкам раскладывает:

– Давайте так. Я одна буду работать в архиве до конца недели. И в пятницу все ваши шкафы с документами будут готовы. Если нет, то я продолжу и на следующей неделе. Идет?

Наша колоритная завхоз смотрит на Мальвину с большой приязнью. Наверное, даже с уважением. Протягивает ей ключи:

– Идет, малышка. Парни, в столовую. Отмоете кухню и заодно свои мозги.

По коридору Лана несется впереди всех. Даже с нашим широким шагом едва получается ее догнать. У архива она резко останавливается и направляет на нас указательный палец:

– Я не знаю, что за джентльменская хрень здесь происходит, но мне это не нравится!

Звеня ключами, она открывает кабинет, заходит туда и от души хлопает дверью.

– Два дебила, – выдыхает Диман.

– Сказочные, – подтверждает Тим.

Глава 23

В столовой нам выдают тряпки, швабры и ведра. Белый и Бус моют столы и лавки, мы с Малым – полы. Я не особо старательно вожу мокрой тряпкой по плитке. Смотрю, как Диман любовно переставляет свою подарочную коробку с места на место.

Не выдерживаю:

– Кексы свои жрать собираешься? Или до старости с собой таскать будешь?

Он отвечает мне своей бесящей понимающей улыбкой. Будда, блин, на минималках.

Отворачиваюсь и продолжаю делать вид, что мою пол. Сам думаю. В голове вертится один вариант. Наверное, самый очевидный. Возможно, так и надо было поступить с самого начала.

Что кинул швабру в сторону, понимаю уже по грохоту. И по недоуменным взглядам друзей. Растерянно моргаю. Последнее время тело живет какой-то своей жизнью. Пора бы вернуть над ним контроль.

Говорю:

– Парни, поболтаем?

Они переглядываются, откладывают свои тряпки. Мы садимся за стол в углу. Я обвожу их взглядом и молчу, но никто меня не торопит. Ладно, попробовать стоит.

Я смущенно тру переносицу и начинаю:

– Я вам не все рассказал. Точнее, вообще ничего не рассказал. Мы с Ланой уже знакомы. Встретились один раз, пять лет назад.

И я рассказываю.

Как увидел, что ее бьют толпой. Шапка валялась рядом, я понял, что это девочка, только по русым длинным волосам.

Как отогнал Макара с его пацанами. Потому что так не делается. У нас в то время были постоянные конфликты с детдомовскими, но только с пацанами. Мы так жизнь пытались прощупать. Свое место в ней. Самоутвердиться за чужой счет.

Как я попытался поднять Лану, но она только села. На том же месте, в грязной луже.

Как я заглянул ей в глаза и пропал. Левый карий,