– Дим, а твоя мама не против, что мы ходим сюда обедать?

– Шутишь? Она вас обожает. Считает, что в этом районе я бы уже давно спился и пропал, если бы не вы. Говорит, очень важно, чтобы ребенок попал в хорошую компанию, – последнее добавляет назидательным тоном, передразнивая маму.

– Ладно.

Я немного расслабляюсь. В конце концов, она права. Поднимаюсь и начинаю собирать тарелки.

Парни, как всегда, идут в зал, а Белый кричит мне уже из коридора:

– Тебя она тоже обожает, кстати! Говорит, кухня еще никогда не была такой чистой!

Хмыкаю, составляю посуду в раковину и оборачиваюсь, хотя я и так знаю, что увижу. Пустую кухню. Обычно Кир всегда остается мне помочь. Но не сегодня. Интересно.

Включаю воду, выдавливаю на губку жидкость для мытья, вспениваю. Все очень обстоятельно. Чтобы переключиться с внутреннего на внешнее. Потом по привычке раскладываю все чувства по полочкам. Вода теплая, губка мягкая. Кладу руку на столешницу. Гладкая. В комнате работает телевизор, музыкальный канал. Я слышу популярную попсовую песенку. Глупая, но приятная. Во рту вкус мятной жвачки, которой поделился Малой. Пахнет супом и… мужским парфюмом? Что-то древесное, терпкое. Я знаю, чей это запах. Вздрагиваю от прикосновения широкой ладони к своей спине. Не слышала, как он вошел. Песню услышала, а его – нет.

– Не оборачивайся, пожалуйста, – говорит Разгильдеев.

– Почему?

– Просто не надо.

Он убирает ладонь со спины, обхватывает меня обеими руками и крепко прижимает к своей груди. Сдавливает так сильно, что почти больно. Я прерывисто вздыхаю, снова вся дрожу, как бездомный кот на холоде. А потом он отпускает меня и уходит. Становится пусто и зябко. Безвольно опускаю руки вдоль тела, пенная вода с губки капает на пол, а я просто стою. Смотрю на тарелку в цветочек. Я ведь ему нравлюсь? Иначе зачем все это? Окей. Следующий вопрос. Что теперь?

Но остаток дня Кир держится отстраненно. А когда парни встречают меня с работы, старается и вовсе на меня не смотреть. Мы поднимаемся на пятнадцатый, прощаемся. Я замираю на площадке, вцепляясь взглядом ему в лицо. Но Гильдия упрямо рассматривает исписанную и прожженную бычками стену.

Ощущая смутное беспокойство, иду домой. Проходит пять минут, десять, пятнадцать, а он… не пишет. Грудная клетка смыкается, ребрышко к ребрышку, не продохнуть. Все внутри ноет от тревоги и непонимания. Ненавижу человеческие отношения! Была одна и горя не знала. Все ровно было. Никаких эмоций. Нет, надо было влезть в какую-то дрянь. Молодец, Лана!

Утром встаю на сорок минут раньше обычного. Родители еще спят, и я иду на кухню, плотно прикрываю дверь. Стараюсь делать все максимально быстро, но вдумчиво. Взбиваю масло с сахаром, добавляю яйца. Отдельно смешиваю остальные ингредиенты. А сама думаю о Кирилле. Он так и не написал. И хотя я раз сто открывала наш диалог, чтобы отправить сообщение, в итоге не стала. Вариантов происходящего у меня четыре. Он испугался своих чувств. Он передумал. Он поговорил с Малым, и все это – результат идиотского пацанского кодекса. Или же мне все это изначально привиделось. Показалось. Есть и пятый – какой-нибудь фантастический, до которого я пока не могу додуматься самостоятельно. Ни один из них мне не нравится. Потому что при любом раскладе я чувствую собственную беспомощность. А я всю жизнь борюсь с этим. Пытаюсь сохранить хотя бы иллюзию контроля над собственной жизнью.

Замешиваю тесто и разливаю по формочкам. Отправляю в духовку и занимаюсь кремом.

Итак. Что мне-то делать? Поговорить с Киром? Поговорить с Антоном? Ага, конечно. И выставить себя полной дурой. Уж лучше заткнуться и посмотреть, что будет. Все равно ведь ничего такого, чего я не могла бы пережить. Не хрустальная.

Когда крем готов, а сами капкейки – еще нет, иду умываться. Выпрямляю волосы утюжком, плету косички, вставляю в них кольца. Ярко подвожу глаза и выбираю темно-фиолетовую помаду. Успеваю одеться прежде, чем срабатывает таймер.

Бип-бип, Милана. Капкейки испеклись. Как и твой мозг. Вынимай готовенькое.

Пирожные пристраиваю в подарочную коробку, которую нашла дома, прокладываю бумагой, чтобы не двигались. Надеюсь, Диме понравятся.

Успеваю все прибрать до того, как просыпается отец. Отчетливо пахнет выпечкой, поэтому я сильнее, чем обычно, стараюсь избежать встречи с ним. Хватаю вещи, коробку и тихо выскальзываю за дверь.

Зачет по ниндзя-дисциплине сдан, Кицаева.

У лифта обуваюсь, надеваю кожанку и накидываю шарф. Уже почти октябрь, на улице холодно. Но я думаю о том, как Кирилл вчера заставлял меня застегнуться. К черту. Прижимая к себе коробку с кексами, шагаю в лифт. Ну, поехали в новый день, милая. Улыбайся старательнее.

Глава 22

Кир

Когда дверь подъезда открывается и появляется Лана, все нутро сворачивает тугими узлами. Жадно изучаю ее волосы, которые сегодня выглядят иначе. Темную помаду на идеальных губах. Узкие джинсы. Оп-па, стоять. Понесло.

А она тем временем кидается к Белому. Крепко обнимает его одной рукой, в другой удерживая какую-то яркую коробку.

– Дима, с днем рождения! – голос мелодично звенит. В таких случаях обычно говорят – как колокольчик.

Мальвина что-то еще говорит, но я теряю нить. Просто ловлю каждое движение. Смотрю, как солнечный свет ложится ей на лицо и волосы. Блестят маленькие кольца, которые она вплетает в косички. Каждая деталь в ней очаровательна.

Изо всех сил сжимаю зубы, чтобы не выпустить наружу тупой звериный стон.

Включаюсь, когда Лана произносит:

– Я тут кое-что для тебя приготовила. То есть в прямом смысле приготовила.

Белый опасливо забирает у нее коробку, мы не особо привычные к подаркам. Снимает крышку, и глаза его загораются восторгом. Внутри дура-ревность поджигает фитиль, и трескучий огонек устремляется к моему мозгу. Что она ему подарила?

– Смотри, – она привстает на цыпочки, – с белым кремом – это ты, а с синим – это я.

Диман счастливо смеется и обнимает ее. Коробка наклоняется, и я вижу кексы. Действительно. С белым кремом. И с синим.

Бум. Черепная коробка содрогается от взрыва, раздавая дрожь дальше по телу. И я сжимаю кулаки на коленях, чтобы не позволить ударной волне выскользнуть наружу.

– Привет, ребят! – Мальвина мажет по нам взглядом.

Я киваю. Отворачиваюсь. Зубы сейчас раскрошатся от того, как сильно я сдерживаюсь. Я скучаю как псина просто. Как дворняга безродная. Хочу прижать уши и тыкаться мокрым носом ей в колени. И скулить надрывно.

Малой, какая же скотина, я ненавижу его, себя и наш вчерашний разговор.

Поднимаюсь с лавки и