Шрифт:
Закладка:
На следующее утро он разбудил ее, когда на дворе было еще темно. Тихо вскрикнув, она подскочила на кровати и начала вглядываться и прислушиваться.
– Это ты, папа?
Она снова стала маленькой Селиной, домой вернулся Симеон Пик, веселый и добродушный после ночной игры. Первюс де Йонг уже ходил по комнате в носках.
– Который… который теперь час? Что случилось, папа? Почему ты встал? Или ты не ложился…
Тут она вспомнила. Рассмеявшись, Первюс де Йонг подошел к ней.
– Вставай, маленькая лентяйка. Уже пятый час. Мне придется поработать и за вчера, и за сегодня. Готовь завтрак, маленькая Лина, готовь завтрак. Ты теперь жена фермера.
8
В октябре кумушки в Верхней Прерии сообщали друг другу, что миссис Первюс де Йонг «в положении». Пятнадцатого марта в спальне рядом с гостиной родился Дирк де Йонг. Его мать была сдержанна и озадачена, хотя и очень внимательна к ребенку, отец же имел гордый и глуповато-хвастливый вид, правда не слишком оправданный, если учесть, какую незначительную роль он сыграл в долгом, томительном и беспокойном деле вынашивания и рождения младенца. Селине казалось, что человек с именем Дирк должен быть высоким, худым и стройным. Имя сыну выбрал Первюс. В честь своего деда.
За прошедшие месяцы Селина не раз вспоминала первую зиму, проведенную в Верхней Прерии – зиму с ледяной спальней, холодным черным барабаном, школьной печкой, ципками на руках, бесконечной свининой у Полов, – и она представлялась ей сладким сном, отдыхом, свободой и беззаботным счастьем. Ледяная комната все-таки была ее собственной комнатой, долгая дорога в школу морозным утром всего лишь приятной прогулкой, а школьная печка капризной, но интересной игрушкой.
Первюс де Йонг любил свою хорошенькую молодую жену, и она любила его. Но любовь молодых людей расцветает среди ярких красок, тепла и красоты. Однако она становится блеклой прозой жизни, если приходится начинать день в четыре утра, когда, толком не проснувшись, вслепую нащупываешь еле различимую одежду, свисающую со столбика кровати или со стула, а заканчивать его в девять, оцепенев и отупев от усталости после семнадцати часов работы.
Лето выдалось влажное, поэтому прекрасная рассада помидоров, так заботливо посажанная Первюсом в надежде на сухую погоду, превратилась в полчище замызганных серых призраков посреди безнадежной грязи. Вырос всего один плод размером с вишенку.
В остальном урожай на участке де Йонга выдался более или менее удачным. Но потребовавшаяся для этого работа вытянула из фермеров все силы. Первюс и наемный работник Ян Стен пользовались вручную и сеялкой, и культиватором. Селине казалось, что они превратились в рабов луковок, ростков и корешков, которые кричали им на сто тысяч голосов: «Дайте нам вырасти! Дайте нам вырасти!» После того как Селина прожила целую зиму у Полов, она знала, что Клас, Рульф и старый Якоб встают рано и ложатся поздно, но за эти месяцы случались у фермеров и полноценные периоды отдыха. Она приехала в ноябре, а вышла замуж в мае. С мая же по октябрь нужно было работать на полях с усердием, граничащим с ожесточением. Селине даже в голову не могло прийти, что люди ради пропитания могут так надрываться. Пока она не приехала в Верхнюю Прерию, ей не доводилось сталкиваться со столь тяжким трудом. Теперь она видела, что ее муж вырывает из земли жизнь одной лишь силой своих мускулов, с потом и болью. В июне, июле, августе и сентябре плодородный чернозем прерии на мили вокруг был полон зарождающейся жизни, на нем готовилось взойти множество посадок. Именно в эти дни у Селины появилось чувство земли, которое осталось с ней навсегда. Быть может, этому способствовал и ребенок, собиравшийся появиться на свет. Селина ощущала свою сопричастность земле, ее поражало великолепие, с каким земля исполняет то, что ей предназначено. Бывало, прервавшись на минутку, чтобы передохнуть от домашних дел, она стояла в дверях кухни, повернув раскрасневшееся лицо в сторону полей. Волна за волной, волна за волной уходили вдаль зеленые грядки, пока не сливались в единое целое и не становились изумрудным морем.
Как для Класа Пола капуста была всего лишь капустой, так и для Первюса морковь, свекла, лук, репа и редиска были не более чем овощами, которые следовало сажать, выращивать, собирать и продавать. Но в то лето для Селины они стали неотъемлемой частью огромного механизма живого мира. Первюс, земля, солнце, дождь и все силы природы работали, чтобы произвести пищу для миллионов людей. Несколько грязных акров земли, кишащих червями, превратились в королевство; флегматичные окрестные фермеры, американские голландцы, были первосвященниками, рукоположенными для служения своему божеству – Земле. Селина думала о детях в Чикаго. Если у них розовые щеки, ясные глаза и живой ум, то потому только, что Первюс привозит им еду, которая становится их пищей. Еще не наступили те времена, когда в разговорах о еде люди начали обсуждать железо, витамины и мышьяк. Все же Селина чувствовала какой-то особый смысл в том, что делают эти усердные и терпеливые люди, эти согбенные фигуры на огромных полях Верхней Прерии, хотя сами они даже не подозревают о существовании такого смысла. Свои ощущения она попыталась передать Первюсу. Но он лишь изумленно на нее посмотрел своими голубыми глазами:
– Работа фермера прекрасна? Да это ж просто рабский труд! Вот вчера я продал целую телегу моркови, и мне не хватило, чтобы купить вещей для ребенка, а ведь когда он родится, ему понадобится одежда. Лучше скормить эту морковь скоту!
Первюс через день ездил на чикагский рынок. В июле и августе он, случалось, целую неделю не раздевался. Вместе с Яном Стеном они грузили в телегу собранные за день овощи, и в четыре часа пополудни Первюс пускался в утомительное путешествие в город. На знаменитом старом Сенном рынке на Рэндольф-стрит торговали фермеры, привозившие овощи и фрукты со всех предместий Чикаго. Здесь они ставили свои телеги и ждали следующего утра. Телеги с опущенными бортами располагались близко друг
