к другу, образуя посреди улицы три ряда. Те, кто успевал приехать раньше, занимали более выгодное место. Собственных мест ни у кого не было. Первюс обычно старался прибыть на рынок к девяти вечера. Но часто из-за плохой дороги ему приходилось ехать в объезд, и он опаздывал. Это означало, что торговля будет неудачной. Большинство фермеров спали в своих телегах, свернувшись калачиком на сиденье или вытянувшись на мешках с овощами. Лошадей отводили на соседнюю конюшню, где задавали им корму, так что животные были даже лучше устроены, чем люди. Конечно, можно было за двадцать пять центов снять номер в одной из ветхих меблирашек, фасады которых выходили на улицу. Но эти номера были маленькие, душные и грязные, а кровати не многим лучше телег. Кроме того, надо же было заплатить двадцать пять центов! Это полбочки помидоров! Или мешок картошки. За мешок лука давали семьдесят пять. Сто кочанов капусты уходили по два доллара, а весил каждый кочан пять фунтов. Если ты возвращался с рынка домой с десятью долларами в кармане, твой доход равнялся нулю. Нужно зарабатывать больше. Нет, никто не будет платить двадцать пять центов за роскошь поспать в кровати!

Однажды в июне, через месяц после свадьбы, Селина отправилась в Чикаго вместе с Первюсом – невероятная маленькая фигурка в нарядном платье уселась на сиденье телеги, доверху наполненной ранними овощами. Они тронулись в путь после трех и добрались до города к девяти, хотя дороги были все еще размыты дождями, прошедшими в конце мая. В каком-то смысле это было их свадебное путешествие, потому что Селина после свадьбы ни разу не уезжала с фермы. Вовсю жарило яркое солнце. Селина пряталась от него под зонтиком и смотрела вокруг с удовольствием и интересом. Она болтала, крутила головой туда-сюда, восклицала, спрашивала. Временами ей хотелось, чтобы Первюс живее откликался на ее настроение. Это веселое, беспокойное создание елозило на сиденье рядом с ним, как крутится добродушный терьер с блестящими глазами вокруг флегматичного, тяжеловесного сенбернара.

По пути она излагала мужу замечательные планы, родившиеся у нее в голове за последние четыре недели. Ей хватило даже не четырех недель, а четырех дней, чтобы понять, что этот большой широкоплечий мужчина – создание доброе, нежное и милое, но совершенно лишенное инициативы и авантюрного духа. Иногда она восхищалась при воспоминании о его смелости, когда в тот вечер на аукционе он сражался за ее коробку. Сейчас эта история казалась невероятной, хотя он часто напоминал ей о том вечере, по-собачьи мотая головой и улыбаясь широко и благодушно улыбкой мужчины-победителя. Но Первюс, в общем-то, был скучным парнем, а в Селине таился живой огонек, здоровое лихачество, склонность к приключениям, чего он никогда до конца не понимал. К таким порывам Селины он относился со смешанным чувством гордости и неловкости.

Как и все молодые жены, Селина смело начала переделывать своего супруга. Он был красивый, сильный и ласковый, но вместе с тем медлительный, консервативный и замкнутый. Она сделает его любознательным, решительным и жизнерадостным. Трясясь рядом с ним по Холстед-роуд, она крупными, смелыми мазками рисовала ему свои планы.

– Первюс, нам надо покрасить дом в октябре, после окончания летних работ, пока не начались заморозки. Хорош будет белый цвет, а для отделки возьмем зеленый. Хотя, может, белый – это непрактично. Тогда покрасим зеленым, а на отделку пойдет тоже зеленый, но более темный. Прекрасный фон для мальвы. (Мальва, что посеяли они с Рульфом, не подавала никаких признаков жизни.) А тот западный участок номер шестнадцать мы осушим.

– Да уж, осушим, – пробормотал Первюс. – Земля там глинистая. Осушишь, а останется все равно сплошная глина. Твердая глинистая почва.

На это у Селины тоже был ответ:

– Знаю. Нужно использовать гончарный дренаж и – подожди, не перебивай – гумус. Я знаю, что такое гумус. Это сгнившие овощи, перегной. Рядом с сараем всегда лежит их целая куча, и ты удобряешь им те поля, где все растет быстрее. Но на западном шестнадцатом участке не только глина. Наполовину там болотистая почва, и ей всего лишь нужен дренаж и навоз. А еще поташ и фосфорная кислота.

Первюс от души расхохотался, что Селина неожиданно для самой себя восприняла с возмущением. Он покровительственно дотронулся своей большой загорелой рукой до ее разрумянившейся щеки и нежно ущипнул.

– Не надо! – воскликнула Селина и отвернулась. Впервые она не позволила себя приласкать.

Первюс снова рассмеялся.

– Ну-ну, школьная учительница теперь стала фермершей, да? Бьюсь об заклад, вдова Парленберг не знает столько, сколько знает моя маленькая фермерша… – он снова захохотал, – об этом самом поташе и… какой там кислоте? Скажи-ка, маленькая Лина, где же ты всему этому научилась?

– В книге прочла, – почти рявкнула Селина. – Я за ней специально посылала в Чикаго.

– Надо же, в книге! – он хлопнул себя по колену. – Фермерша выращивает овощи по книге!

– А почему бы и нет? Человек, который ее написал, знает об овощеводстве больше, чем все фермеры Верхней Прерии. Он знаком с новейшими методами. А ты работаешь, в точности как когда-то твой отец.

– Что было хорошо для отца, то хорошо и для меня.

– Нет, не хорошо! – воскликнула Селина. – Не хорошо! В этой книге написано, что глинистые почвы годятся для капусты, гороха и фасоли. И там объясняется, как надо действовать!

Она вела себя, как бешеная муха, которая нападает и кусает, чтобы расшевелить мужа в его медленном и тяжком продвижении вперед. Единожды начав, она уже не могла остановиться.

– Для поездок на рынок нам нужны две лошади. Это сэкономит тебе несколько часов, и ты быстрее доберешься до места. Две лошади и новая телега, зеленая с красным, как у Класа Пола.

Первюс смотрел вперед на дорогу между лошадиных ушей почти так же, как Клас Пол во время первого путешествия Селины по Холстед-роуд, что тогда изрядно ее раздражало.

– Одни красивые слова.

– Это не просто слова, это планы. Ты должен что-то планировать.

– Красивые слова. Красивые слова.

– Ох!

Селина в бессилии ударила кулаком по колену. В тот раз они чуть было не поссорились. Могло бы показаться, что Первюс выиграл спор, потому что прошло два года, а западный шестнадцатый участок все еще оставался болотисто-глинистой кашей и дохода не приносил. Все так же старый дом, обшарпанный и облезлый, глядел своими окнами на густые ивовые заросли вдоль дороги.

В ту ночь они спали в одной из двадцатипятицентовых меблирашек. Вернее, спал Первюс. Его жена лежала и слушала городские звуки, ставшие для нее совсем непривычными, и смотрела в фиолетово-черный прямоугольник