принято, что проверяющими назначались офицеры из тех подразделений, от которых наряжались караулы, но это вовсе не исключало и участия в службе офицеров из других подразделений и штаба батальона. Так кто же это?

Если говорить о штабистах, то мы знали «слабости» каждого из них. Были среди них такие, кто сразу же начинал «копать глубоко», придирчиво осматривали внешний вид часового, словно с самого начала пытался найти изъяны в службе, задавали самые каверзные вопросы, «гоняя» по уставам.

Естественно, мы знали «слабости» каждого из них, на что они обращали внимание, у каждого даже был свой «коронный» набор вопросов.

Одни, например, удовлетворялись четким и бойким докладом, другие задавали дополнительные вопросы, проверяя, как часовой знает свои обязанности по табелю постам, третьи требовали решения вводных по различным ситуациям.

Но встречались и «въедливые» проверяющие. Они «копали» глубоко, придирчиво и дотошно «гоняя» часового по всему перечню вопросов, не забывали про его внешний вид, обращали внимание на то, как солдат остановил неизвестно на подступах к посту, не слишком ли близко подпустил к себе, как при этом держал оружие и т. д. А заканчивалась такая проверка совместным обходом поста и всеми вытекающими из этого последствиями.

Шаги становились все громче и громче. По звуку я определил даже расстояние до идущего – метров тридцать, не более.

«Ну все, теперь пора!» – подумал я.

– Стой, кто идет?! – как положено по уставу, как можно громче окликнул я неизвестного.

Молчание.

– Стой, кто идет?! Пароль! – более настойчиво повторил я команду, добавив «металла» в голосе.

Опять ни звука.

В том, что это проверка, я почему-то не сомневался, хотя разные мысли были в тот момент в голове. Я догадался, что проверяющий хочет подойти ко мне как можно ближе, то есть проверить мои действия в самой критической ситуации, когда возможно нападение на пост.

«Ну что, коли так, то и действовать буду соответственно».

В любом случае, будь то реальный нарушитель или учебный, я обязан действовать строго в соответствии с уставом, а то потом разнос получу по полной форме.

С другой стороны, если к посту действительно приближался неизвестный, то бдительность не помешает. Дело в том, что было много случаев, когда бандеровцы нападали на часовых с целью разграбления складов с оружием, продовольствием, обмундированием. Причем бандиты маскировались под «заблудившихся» местных жителей, «случайно» оказавшихся возле охраняемого поста. Нападение на пост со стрельбой могло привлечь внимание караула, а обман часового, усыпление его бдительности могли привести к желаемому результату.

Перед каждым заступлением в караул мы тщательно инструктировались командиром роты на случай возникновения самых непредвиденных обстоятельств.

– Запомните, – говорил он нам, – плохо, когда часовой позволит захватить себя «тепленьким». Хуже, если из-за его беспечности пострадают другие люди. В ваших руках жизни ваших товарищей!

Шаги становились все четче и четче. Кто бы то ни был, я должен был действовать быстро и решительно. Будь что будет. Неважно, кто это – проверяющий или бандит, в любом случае пусть пеняет на себя.

Я передернул затвор. Лязганье металла в ночной тишине прозвучало оглушительно. Всё, патрон в патроннике, и стоило мне только нажать на спусковой крючок…

– Ложись! Стреляю!

Я был настроен самым решительным образом, и теперь, казалось, ничто не могло остановить меня от применения оружия.

Я услышал всплеск воды. Это был звук плюхающегося в воду тела, по которому понял: нарушитель остановлен и лежит на земле.

Ну что, ж тем хуже для него, кто бы это ни был. Где застала команда, там и упал. Не сделал бы этого, получил бы пулю в лоб.

– Эй, часовой… – заговорил со мной лежащий на земле нарушитель.

– Молчать! – резко, как можно строже оборвал я его. – Часовому запрещено разговаривать с посторонними.

И вдруг…

Мне даже потом, по прошествии большого количества времени, страшно было вспоминать об этом. Голос мне показался ужасно знакомым. Меня прошиб пот. Стало жарко, несмотря на то, что утренние заморозки были уже ощутимы. Я уложил на землю… своего старшину Агишева.

Мозг лихорадочно начал искать решение по выходу из создавшегося затруднительного положения. Что же делать дальше?

С точки зрения устава я действовал правильно. «Неизвестный» не назвал пароль, хотя я дважды окликнул его. Откуда я мог знать, кто это? Да еще в такой кромешной тьме. Все, что от меня требовалось на данный момент, я выполнил.

Незавидная сложилась ситуация. Что мне оставалось делать? Как ни в чем не бывало сказать: «А, это вы, товарищ старшина! Извините, не признал в темноте!»? Получится смешно: сначала – извольте в грязь, а потом – встаньте? Еще чего доброго подумает, что его специально уложили в грязь.

«Незавидная ситуация», – мрачно подумал я.

И пока старшина лежал в луже, я думал и не знал, что делать.

И, тем не менее, я решил продолжать эту «игру», сознавая, что от этого мое положение становилось еще глупее. Чтобы как-то «оправдать» себя, я позвонил в караульное помещение и как можно громче вызывал на пост начальника караула, сообщив о задержании подозрительного «нарушителя».

– Часовой, гавно такая… – вновь подал голос Агишев.

– Молчать! Не положено разговаривать! – я пошел «ва-банк».

Я боялся заговорить с ним, потому что тотчас раскрылся бы мой план. Назвался груздем, полезай в кузов. Но в данном случае вместо кузовка была лужа. И даже не одна, а две. В одной (в натуральном виде) лежал мой старшина, а в другой, выражаясь фигурально, – я сам. Более глупого положения не придумаешь.

Потянулись минуты томительного ожидания. К счастью, через две минуты прибежали запыхавшиеся «помначкар» с двумя караульными.

Начальник караула, услышав сигнал тревоги, немедленно направил ко мне на пост своего помощника. Пока тревожная группа была в пути, он перебрал в голове все возможные и невозможные ситуации: нападение на пост, внезапная болезнь часового, пожар, задержание бандита и т. д. Прибыв на пост, офицер был готов увидеть все, что угодно, но только не это…

Выпученными от удивления и недоумения глазами смотрел он на распластавшегося в грязи Агишева.

Старшина встал, отряхнул с шинели прилипшие комья грязи и мрачно посмотрел на меня. Его взгляд говорил сам за себя. Комментарии, как говорится, был излишни.

Стоявшие поодаль караульные исподтишка улыбались. Они понимали и комичность, и трагизм, и в то же время нелепость ситуации. Чувство растерянности у них прошло, на лицах появились улыбки.

Без сомнения, авторитет старшины был подорван, а точнее «подмочен». Подорван очень сильно, потому что завтра, а вернее уже сегодня эту новость разнесет «солдатский телеграф» по всему батальону, а возможно и дальше.

Было бы проще, если бы эта ситуация произошла у нас с Агишевым один на один – все осталось бы между нами, но инцидент принял совсем нежелательный для него поворот – свидетелями «падения» старшины стали его подчиненные, а такие вещи не прощаются.

Агишев вплотную подошел ко мне. Я взял карабин в положение «На ремень», приготовился выслушивать его негодование, застыв по стойке «Смирно».

– Еф-фрейтор, – заикаясь от волнения и негодования, начал он, – гавно такая, на гауптвахту захотел?

Слова застревали, клокотали у него в горле, и нечленораздельная речь была едва понятна.

– Никак нет, товарищ старшина! – как можно четче ответил я, чтобы не раздражать его дальше.

Моя спина покрылась холодной испариной. Леденящий страх холодным ужом прополз от шеи до пяток.

Теперь мое положение, в котором я оказался благодаря собственной глупости, выглядело нисколько не лучше того, в котором несколько минут назад находился Агишев. Разница была в том, что мы поменялись местами. Для него все закончилось, для меня же наоборот – все только начиналось…

– Товарищ старшина… – я решил «пойти в наступление», – откуда же я мог знать, что это Вы идете? Я же трижды Вас окликнул, а Вы пароля не назвали, продолжали идти. Что мне оставалось делать?

– Как же я мог назвать его, если ты мне и рта не дал открыть, гавно такая? – немного смягчился Агишев.

– Извините, товарищ старшина, но часовому запрещается вступать в разговоры с посторонними. А вы для меня посторонний до тех пор, пока