отцу, что влюблена, граф понял, какую допустил ошибку, пустив под свою крышу молодого красавца-военного, да было уже поздно.

Семейная жизнь не задалась. Как вспоминал ее брат, Григорий Орлов, Дмитрий был человеком нервным, самолюбивым, заносчивым и вспыльчивым: «Невозможно с ним ужиться никакому существу, хоть с ангельским характером».

Катя смогла прожить рядом с мужем только один год. Узнав о романе Дмитрия Александровича на стороне, она немедленно с ним разъехалась.

Еще вполне молодая и привлекательная женщина практически перестала бывать в свете. Ее навещали лишь католические пасторы, а ближайшим другом стал известный мистик-философ, сторонник вмешательства Божественного Провидения в судьбы людей, граф Жозеф де Местр, по совместительству сардинский посланник в России.

Главное свое утешение мадам Новосильцева нашла в единственном сыне, Владимире. Дорогой Ладя стал для Екатерины Владимировны всем. Она обожала юношу, считала, что его ждет блестящее, потрясающее будущее.

Владимир и правда подавал большие надежды: был успешен в учебе, музицировал на гобое, прекрасно танцевал, великолепно обращался с рапирой. Особо мать гордилась внешностью сына. Высокий, стройный Владимир являлся предметом воздыхания многих дам и юных дев.

Когда Екатерина Владимировна смотрела на сына, ее сердце переполнялось материнской гордостью. В мечтах графиня видела рядом с Владимиром безупречную, с ее точки зрения, невесту – богатую красавицу из древнего и славного рода. Но, как и в случае с нею самой, вышедшей замуж за бригадира, вмешалось Провидение.

Владимир полюбил бедную, скромную и незнатную девушку по фамилии Чернова. Ее отец, Пахом Чернов, служил в армии под началом будущего фельдмаршала Фабиана Вильгельмовича фон дер Остен-Сакена. Владимир не стал тянуть с предложением и попросил руки девушки у ее отца. Согласие было получено.

Казалось, счастье влюбленных так близко, но только Владимир не учел позицию своей матушки. Екатерина Владимировна была категорически против этого брака. Ради счастья сына она с притворной приветливостью принимала Чернову у себя, а за глаза говорила:

«Могу ли я согласиться, чтобы мой сын женился на какой-нибудь Черновой, да к тому же Пахомовне: никогда этому не бывать. Не хочу иметь невесткой Чернову Пахомовну – экой срам!»

Сыну графиня заявила категорически: «Ты не женишься на Пахомовне!» К сожалению, Владимир, даром что был флигель-адъютантом, оказался человеком мягкотелым и напору матушки противиться не сумел, отозвал свое предложение о браке.

Единственным по-настоящему верным защитником чести скомпрометированной девушки стал ее брат, подпоручик Семеновского полка Константин Чернов. Он крайне разозлился тем, как «богатенький сынок» Новосильцев поступил с его сестрой.

Друг Чернова, будущий декабрист Кондратий Рылеев, всячески поддерживал товарища в благородной ярости: «Да как они смеют, эти аристократы! Да кем они себя возомнили!» Подзуживаемый Рылеевым Константин отправил обидчику сестры вызов на дуэль.

Екатерина Владимировна, узнав об этом, кинулась на прием к Остен-Сакену и пожаловалась на «этих Черновых». Тот вызвал на ковер Пахома. Старому военному приказали разрешить дело мирным путем, то есть сообщить, что отец сам отказался выдать дочь за Владимира. Пахом, не желавший дуэли с участием сына, немедленно выполнил указание начальства.

Казалось, пожар удалось погасить. Однако в обществе немедленно поползли слухи, что Новосильцев струсил и уклонился от дуэли «с помощью дражайшей матушки». Молодой человек этого стерпеть никак не мог и теперь сам вызвал подпоручика на дуэль. Константин в ответ написал Новосильцеву письмо, в котором заверил, что не имеет к оскорбительным слухам ни малейшего отношения. Владимир поверил и отозвал вызов на дуэль.

И вот здесь-то свою темную роль в этой истории сыграл Кондратий Федорович Рылеев. Для вольнолюбца поединок Новосильцева и Чернова был столкновением двух миров – мира «заевшейся» аристократии и мира «униженных и оскорбленных». Рылеев был уверен, что дуэль может быть полезна для революционного дела. Кондратий Федорович, не давая огню погаснуть, написал Новосильцеву оскорбительное письмо, а затем убедил Чернова снова отправить обидчику вызов. После этого дуэль стала неизбежной.

На окраине Лесного парка в Петербурге 10 сентября 1825 года собрались шестеро молодых людей: секунданты полковник Герман, подпоручик в отставке Рылеев, ротмистр Реад и подпоручик Шипов, а также два дуэлянта – Константин Чернов и Владимир Новосильцев.

Стреляться должны были насмерть. Противники должны стреляться с дистанции в восемь шагов, приближаясь к барьерам, установленным на расстоянии в пять шагов. Если при первом выстреле не удалось получить «результата», следовало перезарядить пистолеты и продолжить поединок.

Перезаряжать оружие не потребовалось. Когда над мирным осенним лесом прогремели два выстрела и развеялся сизый дым, секунданты увидели лежащего навзничь Чернова – пуля попала ему в голову, а также смертельно раненого в печень Новосильцева.

Владимира немедленно доставили домой, к матери. Екатерина Владимировна, по свидетельствам, «закричала так, как не может кричать человек», затем в буквальном смысле принялась рвать на себе волосы. Послали за знаменитым доктором Арендтом. Графиня пообещала врачу 1000 рублей, если он сможет вытащить сына с того света. Тщетно. Владимира Новосильцева не стало 14 сентября 1825 года.

Единственным «победителем» поединка стал Рылеев. Кондратий Федорович и его Северное тайное общество устроили из похорон Чернова первую в Российской империи политическую манифестацию. Участник вспоминал:

«Решено было, когда Чернов умер, чтобы за его гробом не смело следовать ни одного экипажа, а все, кому угодно быть при похоронах, шли бы пешком, – и действительно страшная толпа шла за этим хоть и дворянским, но все-таки не аристократическим гробом – человек 400. Я сам шел тут. Это было что-то грандиозное».

Смерть Константина была представлена как очередное злодеяние «угнетателей», для которых сын простого военного служаки – лишь расходный материал.

Друг Пушкина Вильгельм Кюхельбекер написал суровые стихи:

Клянемся честью и Черновым: Вражда и брань временщикам, Царя трепещущим рабам, Тиранам, нас угнесть готовым! Рылеев потирал руки.

А в это время в опустевшем доме сидела «Черная графиня» – так стали называть Екатерину Владимировну Новосильцеву после того, как она надела траур по сыну – черное одеяние, похожее на саван. По просьбе Екатерины Владимировны при бальзамировании сердце ее сына удалили и поместили в серебряный сосуд. Этот сосуд она частенько держала в руках.

Не захотев быть свекровью