Шрифт:
Закладка:
Рафаэлла из Милана делает много заказов и внимательно прислушивается к моим советам. Это и в самом деле идеальная читательница, со своим взглядом и открытая для нового. У нее есть одна присущая только ей манера: когда она получает посылку с книгами, то на время отказывается от сложившейся практики общения посредством письменных сообщений и оставляет мне голосовое – со своим миланским выговором, со своей раскатистой «р». Она ждет посылку, а я жду ее голосовое сообщение. Перефразируя Оруэлла, «хотела бы я быть профессиональной продавщицей книг?» Совершенно точно – да.
Но, возможно, это было бы не так, не будь сада, Лучиньяны, Прато-Фьорито, окружающей тишины. Возможно, это нетипичный опыт для продавщицы книг, идиллическая и радикальная ситуация, переживаемая лишь в этом месте и лишь благодаря этому месту, его невероятности. Книжный магазин для ста восьмидесяти жителей, по всем расчетам обреченный на разорение, который превращается в магазин мира: идя против ветра, он отыскивает среди бури близких по духу людей и становится для них домом. В этом доме есть не все, но есть многое из того, что нужно. И вот поэтому-то я и встаю в семь утра и открываю наш книжный, поливаю цветы, расставляю по полкам книги, контролирую, как растут пионы, даже зная, что мы в красной зоне и никто к нам не придет. Делаю все «как если бы, потому что идиллический и радикальный опыт не может прерываться из-за министерских циркуляров. Страсть не принимает в расчет никакие конкретные цели, она действует, питаясь собственными внутренними побуждениями. Почему ты открыла книжный магазин в затерянной деревушке? Да потому, что мне необходимо было дышать, потому, что я была несчастливой девочкой, потому, что была любознательной девочкой, потому, что я хотела добиться любви отца, потому, что наш мир летит кувырком, потому, что нельзя обманывать читателя в его ожиданиях, потому, что нужно учить малышей, потому, что в четырнадцать лет я в одиночестве оплакивала перед телевизором смерть Пьера Паоло Пазолини, потому, что у меня были удивительные учителя, и потому, что я спаслась.
«Добрый день, я – женщина, жена и мама. В декабре мне исполнилось сорок, я работаю в больнице с двадцати четырех, но чувствую, что это больше не мое место, что моя работа перестала отражать мою личность, быть по-настоящему моей, и вот уже несколько лет, как я задыхаюсь и испытываю беспокойство, желая найти собственный путь и мужество, чтобы все изменить. Пандемия открыла мне глаза и подтолкнула написать тебе в надежде на совет. Не знаю, с чего начать, но я бы хотела открыть нечто похожее на твой книжный. Чтобы это был одновременно центр культуры и социальной интеграции, и, кто знает, может быть, чего-то еще».
В этом «письме в бутылке» затрагивается ключевой момент проблемы. Дожить до сорока лет, иметь хорошую работу и понимать, что этого мало. Может, надо ждать пенсии, чтобы наконец посвятить себя своим увлечениям, но пенсия приходит тогда, когда уходит здоровье. К этому моменту мы уже слишком долго ждем, чтобы стать теми, кем хотим. Разве Александр Солженицын в той страшной книге, в «Раковом корпусе», не говорит о том, что, лишенные возможности быть самими собой, «клеточки сердца, которые созданы в нас природой для радости, став ненужными, – отмирают»[74]?
Мне приходит на ум Массимо Троизи в фильме «Начну с трех», когда он отводит Робертино в сторону и убеждает его бежать из родительского дома, который он называет «музеем». Выйти из музея на улицу, действовать наперекор разуму. Помнить о том, что наши клеточки созданы для радости, а не для пенсии.
Джон Мьюр, один из основателей течения в защиту природы, вместе с Эмерсоном, Торо и Альдо Леопольдом, следуя зову своих клеточек, бросил карьеру промышленного инженера и, отправившись из Кентукки, совершил «цветочное паломничество» в тысячу миль в сторону Мексиканского залива. Вместо инженера он захотел стать бродягой. Это ему мы сегодня обязаны существованием и сохранением знаменитых американских национальных парков.
* * *
Сегодняшние заказы: «Агата» Анне Катрине Боман, «Ужин» Германа Коха, «Как сказать друг другу прощай» Марчелло Фоиса, «Парижский отчет» Томаса Манна, «Ривьера» Джорджо Фикары, «Маргарита» Сандры Петриньяни.
7 апреля
Остается восемь дней до маминого дня рождения, ей исполняется ни много ни мало сто два года. Отношения между нами не ладятся: она меня шантажирует и становится все упрямее, а я нервничаю и становлюсь все нетерпимее. К счастью, в деревне у нее есть чудесный круг для общения и в первую очередь – Эрнесто. Его терпение сродни молитвенной преданности.
Зато Лаура, Мирто и Персик уже вернулись во Флоренцию. Какое это было славное зрелище – видеть безумную радость Мирто от того, что он находится здесь; его десять месяцев жизни бурлили в нем, заставляя носиться как ошалелого вверх-вниз по деревне, словно он Симаргл с невидимыми крыльями. Славное зрелище представляла собой и Лаура. Взрослая, собранная, заботливая и необыкновенно красивая со своими голубыми миндалевидными глазами.
Но есть и плохие новости: снова возвращается холод, целую неделю будет идти дождь, мы по-прежнему остаемся в красной зоне и все откроется только после 2 июня. Поистине удручающе.
Вчера мы с Донателлой и Тицианой заходили в цветочный магазин, и там, присев на корточки возле шикарной азалии, я нашла розу своего любимого цвета мальвы, розовато-лилового. Я ее купила. Очень трудно рассуждать о цветах, как замечает Вита Сэквилл-Уэст, создательница самого известного среди литераторов сада – сада Сиссингхерст. Сама она говорила о них в своей книге «Цветы», где собраны описания и даются советы по уходу относительно двадцати пяти цветов, выбранных по ее вкусу, цветов, услаждающих душу скорее художника, чем садовника.
Проза Виты – энергичная, брызжущая, максимально далекая от «живописности», которую часто требует затрагиваемый предмет. Нелегко описать оттенок цветка, избегая банальности привычного языка ботаники, и она это осознает, и все же у нее получается это сделать. Ее идеалом, который тут же становится и нашим, является Фаррер.
Реджинальд Фаррер обладал подлинным талантом отыскивать неизвестные прежде виды цветов. В 1914 году он совершил путешествие в Китай и Тибет вместе с Уильямом Пердомом, еще одним путешественником, уже прежде собиравшим растения в Китае. Они вернулись домой, привезя с собой большое количество неизвестных растений, в том числе новые виды горечавки (Gentiana), калины (Viburnum), клематиса крупнолепесткового (Clematis macropetala) и волчеягодника тангутского (Daphne tangutica). Многие из растений потом получили в качестве приставки его фамилию. У нас в Италии нет ни одной его переведенной книги, и это большая жалость. Вита Сэквилл-Уэст воспроизвела описание оттенков цвета горечавки, которую Фаррер видит впервые:
«Ни у одного другого растения ‹…› я не видела такого невероятно пронзительного цвета. Он похож на ясное небо сразу после восхода солнца, прозрачное и сияющее, будто светящееся изнутри. Она в буквальном смысле горит синим огнем в травяном покрове, как драгоценность, как электричество, как сверкающая бирюза»[75].
Сейчас и мой день горит синим пламенем, потому что мне только что позвонила Тина сказать, что скоро будет у меня. Я лечу открывать наш книжный – она должна найти его в лучшем виде. Сияет чудесное солнце, все готово к ее прибытию.
* * *
Сегодняшние заказы: «Молчаливый вулкан, жизнь» Эмили Дикинсон, «Мое имя наизусть» Джорджо ван Стратена, «Последние вещи» Дженни Оффилл, «Внутренний город» Мауро Ковачича.
8 апреля
В эти дни я перечитывала «Дверь» Магды Сабо, безусловно, входящую в пять самых прекрасных книг из моей субъективной классификации книг, обязательных к прочтению. Правда, обложка, мне кажется, не очень совпадает в своей геометрической холодности с мощью рассказанной истории.
В книге друг другу противостоят две женщины.
