Варя. 21 год назад

Варя мысленно перенеслась в то время, когда она, молодой офицер, лейтенант, познакомилась с Даниловым. Тогда он не был ее возлюбленным, а совсем наоборот – объектом разработки. То есть, по сути, противником или даже врагом.

Она ясно помнила жаркий апрельский день, когда она, без году неделя в КОМКОНе, вдруг обратила внимание, просматривая сводки (тем своим достижением она до сих пор гордилась): в московском дворе по адресу Металлозаводская, дом шесть, вдруг безо всяких видимых причин возгорелась береза. А потом в том самом дворе сорвалась с ручника и передачи старая советская машина Армена Маркаряна (она до сих пор помнила имя!), поехала на ровном месте и сшибла детскую коляску, нанеся тяжелые травмы находившейся в ней девочке.

А затем абсолютно все жители вышеупомянутого дома впали в подобие летаргического сна, из которого вышли лишь через сутки.

Кто-то (кажется, покойный опер из петренковского отдела Вася Буслаев) выдвинул завиральную на первый взгляд гипотезу: проживает, дескать, в сем доме по адресу Металлозаводская, шесть, молодой автор по имени Леша Данилов. И он пишет такие рассказы, которые потом сбываются.

Варвара (даром, что ли, факультет ВМК окончила!) проникла в комп вышеуказанного молодого человека. Обнаружила там несколько файлов в директории «Роман», обыкновенное вроде бы произведение масс-культа, но в нем словно по касательной проявлялись все случившиеся вокруг дома на Металлозаводской вещи: в романе бандитскую машину поджигали и толкали к пропасти, она падала, и от нее загоралось дерево; героев опаивали снотворным, и они засыпали в гостинице… Притом все файлы создавались и, главное, даже завершалась над ними работа раньше, чем столь загадочные дела происходили в действительности[9].

Тогда Петренко велел Варе пробить издательство, которое заключило с молодым человеком контракт на роман.

– Сгоняй-ка, Варя, отыщи того издателя, который Данилову произведение заказал. Прощупай его, прокачай. Может, в нем все дело?

Версия была далеко не приоритетная, проходная. Варвара это тогда сразу поняла – даром что была сотрудником молодым, можно сказать, зеленым и начинающим. Если б версия была в приоритете, ее в одиночку разрабатывать не отправили бы. Послали кого поопытней, да не соло, а непременно с напарником, для подстраховки.

А она потащилась одна.

Отправилась на своей машине. Припарковалась на Тверской. Помнила до сих пор, что сбежала от парковщика: тогда официальных паркингов не было, но в центровых местах тусовались ребята в черных тужурках, то ли кем-то уполномоченные и назначенные, то ли ухари, себе в карман денежку сшибающие. Если хотел оставить авто, а он тебя засекал, то лупил денег согласно собственным аппетитам, обычно десятку в час – что составляло два десятилетия назад изрядную сумму. И вот Варя «шестерку» свою на Тверской бросила, а сама быстро-быстро, пока парковщик не заметил и не нагрянул, заперла лимузин и проворно ускакала вглубь улицы, к Столешникову.

Тогда жара стояла, хоть и апрель, а раскочегарилась весна градусов до двадцати пяти, Варя была в летнем сарафане и босоножках. Несерьезный, летний, пляжный вид.

И пока спускалась по Столешникову переулку к офису, где вроде бы значилась штаб-квартира издательства, что заказало молодому автору авантюрный роман, произошла у нее та судьбоносная встреча, которая навсегда перевернула ее жизнь.

Потом она не раз и не два спрашивала себя: да как она вообще могла?! Практически с ходу, забыв достоинство и гордость? Зачем вообще принимала его ухаживания?!

Но, во-первых, не так уж с ходу. А во-вторых… Ее оправдывало лишь одно: она мгновенно, неудержимо влюбилась. Впала в любовь – как в обморок, в болезнь, в приступ.

Но началось все, когда он, поспешая навстречу по Столешникам вверх к Тверской, довольно внушительно задел ее плечом – настолько сильно, что Варя нет, не упала, девушка она была мощная, высокая, крепкая и плечистая, но отшатнулась, ойкнула, почувствовала боль в плече и воскликнула: «Вот медведь!» А мужик, который ее толкнул, остановился и с чувством глубочайшего раскаяния воскликнул: «Ах, мадемуазель! Простите меня, ради всего святого!»

Да, сцена запомнилась на всю жизнь, потому что диалог звучал для столицы начала двадцать первого века нетипично: и ее вырвавшееся старорежимное «Медведь!», и его «Мадмуазель!» и «Ради всего святого!».

А потом он глубоко, в пояс, поклонился ей – но это выглядело не шутовски, а искренне:

– Что мне сделать, прекрасная девушка, чтобы вы простили меня?

Разумеется, она исподволь оглядела незнакомца и мгновенно составила о нем впечатление. Поняла, что он если не богат, то хорошо обеспечен: часы, дорогие желтые туфли, льняной летний костюм. Не настолько молод, как тогдашняя Варя, лет за тридцать, и голова слегка начала лысеть. Вдобавок он хорошо образован, мил, красив – и, возможно, чужестранец: хоть и правильно говорит по-русски, но с легким странным акцентом, будто не на родном языке. «Прекрасная девушка», к примеру, – так никто, кажется, не выражается?

Но, разумеется, она совершенно не настроена была знакомиться на улице. Не так воспитана покойной мамой и бабушкой. Да и занята – спешила выполнять задание Петренко.

– Ничего мне от вас не надо, – с оттенком досады бросила она – возможно, это прозвучало чрезмерно в сравнении с масштабами их столкновения.

– Я готов угостить вас лучшими блюдами и питием мира! – воскликнул мужчина, в его глазах блистали лукавые чертики, а язык по-прежнему звучал чужеродно, как иностранный.

– Нет-нет, оставьте, я спешу, – скороговоркой повторила Варя и, не глядя на приставалу, продолжила путь вниз по Столешникову.

– Девушка, одна минута! Вы теряете очень много! – призывно выкрикнул вслед мужчина. Он по-прежнему странно, по-иноземному выговаривал слова. Варя не обернулась, а только прибавила шаг. А он все-таки не стал преследовать.

В ту пору уличные приставалы ей прохода не давали, по несколько раз в день подкатывали. Особенно гости с юга старались, привлеченные ее статями. Тогда, на последних курсах вуза и в первый год службы, наблюдался самый пик озабоченных, мечтавших дорваться до прекрасного Вариного тела. Потом ряды их скукожились – но не потому, что она хуже выглядеть стала, совсем наоборот. Просто выучилась отшивать тех, кто мечтал отведать клубнички, на самых дальних подступах. Карьера оперативного работника засекреченной спецслужбы тому немало поспособствовала. Как говорилось в те годы: «Я матом не ругаюсь, я матом смотрю».

Но в тот самый раз – хорошо это помнила – оттого, что знакомство вдруг оборвалось, не успев начаться, она почувствовала легкую досаду – будто что-то упустила, словно та случайная встреча могла стать перспективной или даже судьбоносной.

Сейчас, два десятилетия спустя, в машине, едущей со строго дозволенной скоростью по пустынной трассе Таллин – Нарва, рассказывая Данилову о случившемся, Варя не упомянула тогдашнее свое вдруг вспыхнувшее разочарование тем, что они, не познакомившись, так с тем мужчиной и разошлись.

А потом она нашла искомый дом номер восемь по Большой Дмитровке, где располагалось издательство со странным именем «Первая печать». Там вовсю шел ремонт. В обычном подъезде старомосковского доходного дома половина квартир оказалась распахнута настежь, все было усыпано известкой, звенели болгарки, раздавались гортанные выкрики иностранных рабочих.

– Куклу без ноги там видела? – переспросил Данилов, не отрываясь от дороги.

– Н-нет, – отвечала Варя, – не припомню.

– А при мне валялась, – вздохнул возлюбленный.

Нужная дверь на четвертом этаже оказалась наглухо закрытой: внушительная, очевидно стальная, обитая дерматином. Рядом видеокамера и кнопка домофона. Варя подергала ручку – закрыто. Нажала кнопку звонка – где-то в глубине квартиры раздалось пулюлюканье. Раз, другой, третий – никакого отзыва.

Что оставалось делать Варе? В тот день издательство «Первая печать», заказавшее юному автору Данилову криминально-мистический роман, числилось лишь одной из многочисленных версий – далеко не приоритетной.

Соседняя дверь – всего на площадке было две квартиры, как принято в барских дореволюционных домах – тоже оказалась ухожена и заперта. И за нею никто не отвечал на призывные гудки домофона. Варя спустилась на площадку ниже и выглянула сквозь окно, немытое со времен Советского Союза: пустынный двор, загаженный строительным мусором и ремонтом.

«Отрицательный результат – тоже результат, – помнится, подумала она тогда