«В пять часов утра я был уже на ротном дворе: двое гатчинских костюмеров, знатоков в высшей степени искусства обделывать на голове волоса по утвержденной форме и пригонять амуницию по уставу, были уже готовы; они мгновенно завладели моею головою, чтобы оболванить ее по утвержденной форме, и началась потеха. Меня посадили на скамью посредине комнаты, обстригли спереди волосы под гребенку, потом один из костюмеров, немного чем менее сажени ростом, начал мне переднюю часть головы натирать мелко истолченным мелом; если Бог благословит мне и еще 73 года жить на сем свете, я этой проделки не забуду!

Минут пять или много шесть усердного трения головы моей костюмером привело меня в такое состояние, что я испугался, полагал, что мне приключилась какая-либо немощь: глаза мои видели комнату, всех и все в ней находившееся вертящимися. Миллионы искр летали во всем пространстве, слезы текли из глаз ручьем. Я попросил дежурного вахмистра остановить на несколько минут действие г. костюмера, дать отдых несчастной голове моей. Просьба моя была уважена, и г. профессор оболванения голов по форме благоволил объявить вахтмейстеру, что сухой проделки на голове довольно, теперь только надобно смочить да засушить; я вздрогнул, услышав приговор костюмера о голове моей. Начинается мокрая операция. Чтобы не вымочить на мне белья, вместо пудромантеля окутали рогожным кулем; костюмер стал против меня ровно в разрезе на две половины лица и, набрав в рот артельного квасу, начал из уст своих, как из пожарной грубы, опрыскивать черепоздание мое; едва он увлажил по шву головы, другой костюмер начал обильно сыпать пуховкою на голову муку во всех направлениях; по окончании сей операции прочесали мне волосы гребнем и приказали сидеть смирно, не ворочать головы, дать время образоваться на голове клестеркоре[509]; сзади в волоса привязали мне железный, длиною 8 вершков, прут для образования косы по форме, букли приделали мне войлочные, огромной натуры, посредством согнутой дугою проволоки, которая огибала череп головы и, опираясь на нем, держала войлочные фальконеты с обеих сторон на высоте половины уха. К 9 часам утра составившаяся из муки кора затвердела на черепе головы моей, как изверженная лава вулкана, и я под сим покровом мог безущербно выстоять под дождем, снегом несколько часов, как мраморная статуя, поставленная в саду».

На первых порах такие реформы поглощали все внимание начальствующих лиц. Известно, что Павел шутить не любил…

Во внутренность Михайловского дворца вели четыре большие лестницы и две меньших размеров. Гранитные ступеньки парадной лестницы поднимаются между двумя балюстрадами из серого сибирского мрамора и пилястрами из полированной бронзы. Наверху лестницы стояли на часах два гренадера, лестницы наружно запирались большими стеклянными дверями. Наверху же, у входа, были великолепные красного дерева двери, украшенные бронзой. Правая дверь вела в парадные комнаты императора; но, помимо этих дверей, можно было войти из передней налево в овальную залу, в которой дежурило 30 солдат с одним офицером. Этот караул постоянно сменялся из одного и того же полка, между тем как другие караулы во дворце исполняли солдаты из других полков.

В передней овальной комнате стоял бюст шведского короля Густава Адольфа, на потолке был плафон весьма плохой работы Смуглевича, здесь же висели шесть картин исторического содержания работы гг. Шебуева и Угрюмого и две картины английского художника Аткинсона.

В этой зале впоследствии было выставлено тело императора; лежало оно на парадной постели, ногами к окнам. Н. И. Греч в своих воспоминаниях говорит: «Я раз десять ходил в Михайловский замок и мог видеть только подошвы его ботфорт и поля широкой шляпы, надвинутой ему на лоб. Едва войдешь в дверь, указывали на другую, с увещанием: „Извольте проходить“». Императора Павла похоронили накануне Светлого Христова Воскресения, 23 марта. Когда везли его тело, то по обеим сторонам улиц стояли войска в беспорядке, с большими интервалами.

Следующая тронная зала имела до 12 сажен в длину и около 5 в ширину; стены залы были обиты зеленым бархатом, затканным золотом, в ней помещалась огромная печь в 13 аршин, вся обделанная бронзою, и стоял трон, обитый красным бархатом, богато затканный и вышитый золотом, над ним виднелся герб России, окруженный гербами царств: Казанского, Астраханского, Сибирского и т. д. Вокруг всей залы висели гербы остальных городов и областей России и знамена Мальтийского ордена. В этой зале помещалось самое большое зеркало во всем дворце, вылитое в Петербурге на стеклянном заводе. Из тронной залы шла галерея арабеск, последние были работы Пьетро Скотти; далее широкие зеркальные двери вели в галерею Лаокоона; четыре великолепных гобелена украшали стены этой комнаты, с изображением сцен из Священного Писания; здесь же стояли мраморные статуи: Амура и Психеи, Дианы и Эндимиона; в конце этой галереи дежурили на страже два унтер-офицера лейб-гвардии, с эспонтонами[510] в руках: они охраняли вход в овальную гостиную, убранную с необыкновенной роскошью; мебель в ней была обита бархатом огненного цвета, с серебряными кистями и шнурами. Эта гостиная была смежна с обширною мраморною залою, в которой стоял караул мальтийских кавалеров; зала имела в длину 15 сажен, 5 в ширину и 7 в вышину. Она была построена в два яруса, стены ее были разделаные инкрустациями из черного мрамора и бронзы. На одном из концов залы был устроен оркестр из белого мрамора, с балюстрадою из полированной бронзы, на которой стояло десять больших бронзовых канделябров в форме ваз. Потолок был еще не доделан – в Риме писался «Парнас», который предназначался для украшения потолка. В конце залы находилась обширная ниша, через нее был вход в круглую тронную залу, стены которой были обтянуты красным бархатом, затканным золотом. Окна были тоже завешены такою же материею, за исключением одного из цельного стекла в массивной серебряной раме.

Трон, стоявший в этой зале, отличался от того, который стоял в первой тронной зале, лишь количеством ступенек: у первого было восемь ступенек, у этого только три. 9 люстр из чистого серебра, отчасти матового и отчасти полированного, украшали эту залу. Большая люстра была вышиною в 4,25 аршина, 8 других по 3,5 аршина; работал эти люстры датчанин фон Баух. Плафон был расписан художником Карлом Скотти «en camée». Незадолго до своей смерти император Павел приказал красный бархат заменить желтым с серебряным шитьем, и в углах этой комнаты должны были явиться медальоны, лавровые венки из массивного серебра, и мастерам уже было отпущено с монетного двора 40 пудов серебра; из этой залы была дверь, которая вела во внутренние апартаменты императрицы, в кабинет и парадную