родителями. Сейчас они справляются со своим собственным шоком. Важно услышать об их проблемах от них самих.

С мамой и папой девочки мы обговорили подход, который я планировала использовать в общении с Опал. Я пояснила, что это будет метод рисования, который не обязывает девочку что-либо говорить. Она будет рисовать то, что ей хочется, и рассказывать будет только при желании. Я объяснила, что специалисты в области детской психологии часто прибегают к такому методу. Для многих детей рисование бывает безопасным способом выразить то, о чем слишком тяжело сказать вслух. Я попросила у родителей Опал разрешения поработать с их дочерью в этом направлении и получила его. Было очень важно создать у родителей ощущение контроля над ситуацией.

На следующее утро мы с ДеЛонг приехали в ситуационный центр на встречу с Опал. Мы были вдвоем. Кантелла тоже хотел присутствовать на этой беседе, но я объяснила ему, что дети обычно бывают более откровенны с женщинами, особенно в случаях, когда были свидетелями преступления, совершенного мужчиной. Он понял и согласился наблюдать со стороны. Мы условились, что наша беседа будет записана для включения в доказательную базу.

Когда мы приехали, Опал уже ждала нас в переговорной комнате. Она была одета в розовую кофточку с короткими рукавами и темно-синие шорты. Длинные темно-русые волосы были забраны назад двумя розовыми заколками. Она посмотрела на ДеЛонг, потом на меня и едва слышно пробормотала: «Здрасте». Малышка выглядела подавленной. Тем не менее я надеялась достучаться до нее. Нужно было сделать все возможное, чтобы она почувствовала себя в безопасности и открылась нам.

Не успела ДеЛонг настроить диктофон, как Опал заговорила. Она сказала, что ей кажется, что «у Мисси были планы на тот день, но не чтобы ее похитили». Она рассказала, как проходил тот день, что все было хорошо, «пока это не случилось». Добавила, что ей до сих пор даже подумать об этом страшно.

— А давай сделаем так, — сказала я. — Вместо того чтобы только разговаривать, мы порисуем, а потом еще немного поговорим. Нарисуешь что-нибудь для нас и какую-нибудь картину, которую потом возьмешь домой. Так годится?

Девочка кивнула и немного выпрямилась.

— А в школе вы рисуете? — спросила я, выкладывая на стол набор цветных карандашей. — Что ты больше всего любишь рисовать?

Задумавшись на секунду, Опал кивнула.

— Мы часто рисуем собачек, — ответила она. И тут ее внезапно посетила какая-то непрошеная мысль. — Не помню, что мы делали. Это давно было, потому что последние два дня в школе я не запомнила. Я про Мисси волновалась.

Опал обвела стол отсутствующим взглядом. Было совершенно понятно, что она не может избавиться от мыслей о подруге.

Я обрадовалась, что она сама заговорила об этом, и подыграла ей:

— А давай нарисуем, как это — волноваться о Мисси? Или давай ты нарисуешь свою любимую погоду?

Опал посмотрела на карандаши и выбрала синий.

— Дождик, — сказала она.

— Вот и хорошо, — одобрила я. — Давай рисовать нашу первую картинку. Ничего, если, пока ты рисуешь, мы будем тебя спрашивать? Что в голову придет, то и ответишь, хорошо?

— Когда я ночью сплю, думаю о Мисси, — прошептала девочка и сосредоточилась на рисовании.

На ее рисунке постепенно появлялись синие капли, которые постепенно сложились в слово «Мелисса».

Написание в две строчки указывало на то, что мысли Опал были наполовину заняты дождем, а наполовину Мисси. Имя было смещено к краю листа, что было признаком беспокойства и дезорганизации.

— Прекрасно. Первый рисунок про твою любимую погоду, — сказала я. — А в тот день? Какая тогда была погода?

— Было тепло и светило солнце, — ответила Опал.

Я продолжила задавать вопросы, но девочка не сразу вернулась к своим воспоминаниям о том дне. Она взглянула на карандаши и бумагу и неловко поерзала на стуле.

— Я хотела поиграть с Мисси, но мама велела мне позавтракать и убраться в моей комнате, — начала она. — А потом я села на велосипед и поехала к дому Мисси. Она выкатила свой велик из гаража, и мы поехали к школе и встретили одного учителя.

Потом Опал рассказала, что в этот день они с Мисси еще покатались на карусели, зашли к ее няньке, которая угостила их пирогом, потом еще немного покатались, а после поехали к дому директора школы узнать, который час.

— А что-нибудь необычное вы видели? — спросила я.

Потом Опал рассказала, что у дома директора мимо них проехала битая синяя машина и что это была та же машина, которая потом преследовала их.

На своем втором рисунке она изобразила эту поездку на велосипедах в сторону дома Мисси.

— Это трудно нарисовать, — извинилась она.

Картинка получилось хаотичной, размеры велосипедов не совпадали, но Опал постаралась увязать ее в единое целое с помощью стрелок и слов. Ее воспоминание не было цельным, поэтому и образы были не такими упорядоченными, как на первом рисунке. Неестественно большие велосипеды свидетельствовали о чувстве подавленности, а отсутствие у них педалей — о невозможности спастись или ощутить контроль.

Я молчала, чтобы дать Опал возможность просто порисовать. Было заметно, что ей трудно, но я надеялась провести ее через это испытание. Мне нужно было, чтобы девочка вспомнила максимум о похитителе. Но в то же время я не хотела, чтобы она снова ушла в себя. Опал принялась за третий рисунок. При этом она почти ничего не говорила. Девочка сосредоточенно работала над своим произведением. На картинке был дом директора школы и играющие дети. В центре ее внимания было время в образе больших коричневых часов над входом в дом. Потом она взяла синий карандаш и принялась рисовать машину, но внезапно остановилась.

— Не могу я рисовать такие машины, это мне трудно, — сказала она. Откинувшись на стуле, она немного покачала ногами под столом. Прошла минута. Она перестала качать ногами. И вдруг она очень тихо сказала: — Он подкрался ко мне сзади, схватил и бросил в свою машину.

— Как он выглядел?

— У него были темные волосы, а еще усы и такой подбородок, как будто он не побрился.

Опал снова взяла синий карандаш и продолжила рисовать.

Несмотря на пережитое в тот момент насилие, она не нарисовала ни себя, ни свою подругу Мисси. Это воспоминание было, скорее, больше аудиальным, чем визуальным, о чем свидетельствовала бессвязная подпись: «Вышла из машины, меня поймали». Основным образом был грозного вида мужчина без ног, похожий на преследующее ее привидение. (Этот рисунок Опал и ее словесное описание мужчины, напавшего на них, впоследствии легли в основу фоторобота преступника.)

— А как это было? — осторожно спросила