Я собирался переходить в среднюю школу. И поскольку в нашем районе жили в основном черные, я был готов пойти в школу Дорси, в которой учились преимущественно черные. Эта идея пришлась мне по душе. У меня уже были друзья из Дорси, и, кроме того, в отличие от моей предыдущей школы, которая находилась почти в 20 километрах от дома, эта школа была рядом. Однако, как оказалось, пойти туда мне было не суждено.

Альберт Рокер хотел, чтобы его дочь получила лучшее образование, а Рокси Рокер хотела того же для своего сына. Однажды мама разговаривала с Лайлом Сатером, своим однокурсником из Говардского университета, который жил неподалеку от нас. Лайл заведовал художественным отделением Средней школы Беверли-Хиллз и убедил маму, что музыкальная и художественная программа школы не имеют себе равных.

Поскольку мы жили не в Беверли-Хиллз, мама не знала, как устроить меня туда. Зато знал Лайл. Он предложил директору школы, чтобы мама бесплатно преподавала театральное мастерство несколько раз в год. А в обмен на это они взяли бы меня. План сработал, и в сентябре я должен был пойти в школу Беверли-Хиллз. Но на дворе был май, и впереди у меня было целое лето.

Я планировал заняться случайными заработками и музыкой. Но мама решила повысить ставки. Как насчет того, чтобы провести лето в Африке?

Конечно, я бы с удовольствием посмотрел Африку, но как она собирается это организовать?

Что ж, у мамы было очень много друзей, которые ее обожали. Например, с Луисом Смоллвудом они были близки, как брат и сестра. Луис работал на съемочной площадке в качестве частного репетитора для Гэри Коулмена и Тодда Бриджеса из «Различных ходов» и Рики Шредера из «Серебряных ложек». У Луиса было много других интересов, включая партнерство с Беном Брюсом, состоятельным нигерийцем, который владел продуктовыми магазинами по всему Лагосу. Желая привезти афроамериканский R&B в Африку, Бен забронировал несколько музыкальных групп для поездки в Национальный театр искусств Нигерии на все лето. Луис предложил взять меня в качестве помощника режиссера. Хотел ли я этого? Более чем. Я не мог дождаться момента, когда мы сядем в самолет.

Подготовка, однако, оказалась суровой. Вскоре я узнал, что обладаю сверхчувствительностью к некоторым лекарствам. Обязательные прививки меня вырубили, а таблетки от малярии не помогли. (Чуть позже расскажу об этом поподробнее.) Но ничто не могло меня остановить. Я вылетел по маршруту Лос-Анджелес – Нью-Йорк – Монровия – Нигерия.

После приземления в Лагосе нас с Луисом отвезли в Ябу, оживленный пригород, напоминающий Нассау. Я жил с семьей Бена Брюса. У них был большой дом, где днем и ночью дежурила вооруженная охрана. В первую ночь я чуть не умер. Было чертовски жарко. Я спал в душной комнате на кровати, завешанной москитной сеткой. Эта сетка ни хрена не помогла. Комары ели меня живьем – часами напролет. Укусы были настолько сильные, что я начал бредить. Бену и Луису пришлось посадить меня в душ, чтобы привести в чувства.

На следующий день, несмотря на недосыпание и зудящие шишки по всей коже, я встал с твердым намерением прогуляться по городу. Первым делом я показал свою наивность. Я спросил у полицейского, где живут львы.

– В зоопарке, – ответил он. – А где же им еще быть?

Я чувствовал себя тупым американским ребенком, который не понимает, что он находится в городе с офисными зданиями и бизнесменами с портфелями в руках. Разница, конечно, была в том, что все были черными. Мне нравилось чувствовать себя уютно в стране чернокожих.

В центре Лагоса было прохладно, но в закоулках было еще прохладнее. Там я и нашел друзей. Ударники отбивали ритм на всех видах барабанов, которые я никогда раньше не видел. Я перепробовал все до единого. Я проводил ночи в танцевальном клубе, расположенном в большой лодке, вытащенной на сушу. Последним открытием того лета стал Фела Кути, нигерийский музыкант, создавший социально-политический жанр афро-бит, который зажег весь мир. Как и Боб Марли, Кути обладал универсальной энергетикой. Он олицетворял собой африканский гений. Африканская музыка глубоко укоренилась в моей душе. Африка говорила со мной. Африка была мной.

Я любил Нигерию. Мне нравились лица мужчин, женщин и детей; то, как они ходили и бегали, разговаривали и смеялись; их совершенно белые рубашки и платья, блестящие узорчатые дашики, головные уборы и уличная еда – особенно суя, суперострое мясо на палочке. Десятки раз в течение дня я чувствовал себя настолько потрясенным, что мне приходилось останавливаться и просто говорить себе: «Это мои корни». Как и на Багамах, я чувствовал чрезвычайную связь с этим местом. Я был как дома.

Что касается работы, то мне пришлось помогать группам, привезенным Беном Брюсом из дома, в том числе One Way с участием Эла Хадсона, которая исполняла танцевальные хиты типа «Pop What You Got». Это были дни R&B-фанк-групп, таких как Lakeside и Con Funk Shun.

Мне нравилось приносить музыкантам содовую и пиво. Когда я не мог найти открывалку, девушка моего возраста показала мне, как открыть бутылку зубами. Я так не мог, зато я умел играть на барабанах. Во время исполнения пары песен барабанщик One Way позволил мне сесть за инструмент. Африканские зрители сходили с ума по американскому соулу. Концерт был просто великолепен.

Я полюбил Лагос. Тем не менее некоторые элементы местного менталитета я не понимал. Я видел, как так называемые чернокожие хозяева высшего класса обращались со своими чернокожими слугами сурово и даже жестоко. Это сбивало меня с толку. Будучи американцем, я видел только случаи того, как белые так же относятся к черным. Один парень был вынужден сидеть у главных ворот под палящим солнцем, чтобы вручную открывать и закрывать ворота, а затем впускать и выпускать машины. Он даже спал на земле, чтобы всегда быть рядом. Когда я спросил домовладельца, почему он так с ним обращается, тот высокомерно ответил: «Он работает на меня. Это его обязанности».