Желание папы войти в музыкальный мир нарастало с тех пор, как мы переехали на Запад. У мамы все шло настолько хорошо, что он помешался на шоу-бизнесе. Отец продолжал работать на прежнем месте, но с помощью связей попытался оставить свой собственный след в истории. И тут он обратил внимание на поп– и R&B-жанры, в которых такие певцы, как Филисс Хайман и Анджела Бофилл, выпускали один хит за другим. Вскоре папа нашел хорошую вокалистку, Филисс Бейли, привлекательную микрофонщицу, которая работала на съемочной площадке «Джефферсонов» и, как он был уверен, могла бы стать звездой.

У папы был вкус. Найдя дюжину хороших мелодий, он нанял лучших музыкантов в городе; лучшего аранжировщика, друга Барри Уайта, Джина Пейджа; и двух великих продюсеров – Чарли Колелло, который работал с Синатрой и Спрингстином, и Лесли Дрейтона, музыкального директора Марвина Гэя. Папа заплатил Филисс за серию выступлений в маленьком клубе Gardenia Restaurant and Lounge Тома Роллы, что на бульваре Санта-Моника, где он занимался прессой. Мы ходили туда каждый раз, когда должна была петь Филисс.

Филисс получила немного внимания со стороны СМИ и несколько хороших отзывов, но ее карьера так и не взлетала. Папа был раздавлен – но по-прежнему настойчив. Следующим его шагом была линия одежды. Первая состояла из нарядов, ткани и узоры которых носили скаковые жокеи. Папа был азартным игроком, и азартная ставка на смелую концепцию мужской одежды, казалось, гарантировала успех. Но это было не так. Коллекция провалилась.

Следующим шагом было купить скаковую лошадь, которая никогда не приходила к финишу первой. После этого я потерял счет его проектам. Сколько бы ни было неудач, отец всегда работал над новыми проектами, встречался с инвесторами и планировал что-то захватывающее. Пока мамина карьера процветала, папины проекты зашли в тупик. На самом деле доходы мамы окупали провалы отца.

Но каким упорным он был. Отец был непреклонен. Как и дедушка, он работал каждый день своей жизни. Отец показал мне, что, даже когда что-то не получается, нужно продолжать идти. Нельзя останавливаться, пока не достигнешь своей мечты. К сожалению, папа, как мне кажется, так ее и не достиг.

Но были и хорошие времена, которые почти всегда сопровождались своим саундтреком. Мама и папа продолжали традицию, которую начали в Нью-Йорке с Бобби Шортом, – брать меня в клубы. Мы ходили послушать Кенни Баррелла, блестящего боп-блюзового гитариста, в Parisian Room на пересечении улиц Вашингтон и Ла-Брея. Там же мы услышали Артура Прайсока, баритона и джазового певца, который пел вместе с Бейси. Мама обожала Артура Прайсока! Потом был клуб, где мы слушали Джила Аски и его оркестр. Джил прославился своими аранжировками для Дайаны Росс и ее группы The Supremes, The Temptations и Four Tops.

Мы с родителями были завсегдатаями джазового фестиваля Playboy в Голливуд-Боул. С нами часто ходила мамина близкая подруга Сильвия О’Гилви, помощница режиссера «Джефферсонов». Сильвия работала на фестивале и доставала для нас билеты. Это напоминало Old Home Week, потому что Билл Косби, тоже любитель джаза, был постоянным ведущим. Косби и мама в то время были частью сплоченного сообщества чернокожих актеров телевидения.

Джазовый фестиваль Playboy шел целый день до позднего вечера, а я мог сидеть рядом с отцом, не говоря ни слова, и наслаждаться этим чувством. Он любил музыку так же сильно, как и я. Playboy был тем местом, где я впервые увидел вживую Майлза Дэвиса, главную фигуру в моей юности. Майлз обладал безупречным стилем и как музыкант, и как мужчина. У него хватило смелости прорваться сквозь жанры. Он сломал шаблон джазового музыканта и одевался как рок-звезда. Встречи с Майлзом всегда были событием.

Затем состоялось великое воссоединение с его группой шестидесятников: Херби Хэнкоком, Уэйном Шортером, Роном Картером и Тони Уильямсом. Мне нравилось, как Майлз поворачивался спиной к зрителям. Это было частью его загадки из разряда «Мне на все плевать». К тому же я видел в этом способ привлечь внимание к тому человеку, которого он превратил в звезду: барабанщику Тони Уильямсу, чьи руки двигались в шести разных направлениях одновременно.

Мы с родителями видели, как Майлз исполняет каверы на «Human Nature» Майкла Джексона и «Time after Time» Синди Лопер. Эти песни были намного более послушными, чем его ранние фьюжн-джемы, оказавшие на меня такое мощное влияние. Именно тогда Майлз включил в этот микс все, в том числе рок-гитару и фанк-грувы. Но даже более коммерческий Майлз не терял своего обаяния. С ним всегда была его аура. Он носил облегающие солнцезащитные очки и серебристый костюм от Kohshin Satoh, напоминая своим внешним видом бога. Он был плохим засранцем.

Наша семья сблизилась с Майлзом, когда он женился на моей крестной Сайсели Тайсон. Нам иногда удавалось проводить с ним время. Помню тот момент, когда мама сказала Майлзу, что я очень увлекаюсь музыкой. Он улыбнулся и молча, но одобрительно кивнул. На протяжении многих лет Майлз всегда меня поддерживал. Многие говорили, что он был каким-то отрешенным, но я видел в нем союзника и источник вдохновения. И поскольку Майлз никогда не врал, одно ободряющее слово от него стоило десяти тысяч слов от любого другого человека.

Одобрение Майлза было моим топливом. Я ел, жил и дышал музыкой. Мама купила мне барабанную установку Ludwig цвета натурального дерева, состоящую из пяти предметов. На ней я разогревался, часами напролет играя под пластинки вроде «Breezin’» Джорджа Бенсона и «Blame It on the Boogie» Джексонов. Если бы не папа, я приглашал бы своих друзей из Креншо поимпровизировать вместе. Когда папа должен был вот-вот вернуться домой, я не рисковал и ходил к ним в гости сам, где играл на гитаре такие хиты, как «Jupiter» группы Earth, Wind & Fire.

Балуясь со всеми инструментами – барабанами, гитарой, бас-гитарой, клавишными, – я не пытался специально объединить жанры, а просто исследовал все те разнообразные стили, которые мне так нравились. Рок, соул, поп, классика, джаз, фанк, что угодно. Все это казалось мне чем-то естественным.

Однажды в 1978 году мама решила устроить вечеринку в Кловердейле, и я уговорил ее позволить нам с парнями выступить перед ее гостями. Я собрал лучших музыкантов, которых знал, и мы выучили самые крутые диско-хиты. Когда мы начали играть, все вышли на танцпол. Мама широко улыбалась, а ее гости были удивлены. Не знаю, что подумал папа. Он был слишком занят болтовней с Максом Жюльеном или Роско Ли Брауном.

Ночь, которую я никогда не забуду: я крепко спал – было уже далеко за полночь, – когда меня вдруг разбудили громкие голоса, доносившиеся из гостиной. Тадж Махал, великий блюзмен, заскочил после концерта навестить моих родителей. Мне пришлось встать с постели, чтобы увидеть его. Мы все любили его альбомы. Мы уважали Таджа и как человека с энциклопедическими познаниями в области мировой музыки. Тадж – большой человек. У него глубокий грубый голос, серьезные манеры и добрая душа. Когда я вошел в гостиную в пижаме, потирая сонные глаза, он тепло поприветствовал меня. Я рассказал про свое выступление. Папа проворчал, что я должен уделять больше внимания учебе в школе. «У него ужасные оценки, и с каждым годом они становятся все хуже».