Также странным, но вдохновляющим было присутствие Ричарда Уэйна Пеннимена, более известного под сценическим именем Литтл Ричард, одного из отцов-основателей рок-н-ролла. Он приходил в Верейскую церковь, чтобы поклоняться Богу и участвовать в проповедях. Я чувствовал связь с этим человеком не только потому, что он называл себя «черным евреем», но и потому, что чувствовал Святой Дух в его светских песнях. «Tutti Frutti» и «Long Tall Sally» несли в себе мирские слова, но с евангельским пылом. Я чувствовал волнение Бога во всей музыке Ричарда. А еще мне нравилась его внешность: высоко уложенные волосы, насыщенный макияж глаз и неоновые костюмы из гладкой блестящей ткани. То, что я поклонялся Богу, вовсе не означало, что я отошел от рок-н-ролла.

Помимо харизмы Литтл Ричарда, адвентисты привлекали страстностью своей веры и четкой интерпретацией Евангелия. Библия допускает двоякие толкования, а в детстве мне не нужна была двоякость. Я хотел определенности. И в то время восприятие АСД казалось абсолютно верным. Будучи подростком, заново открывшим любовь к Богу, я ждал наставлений.

Мама и папа были озадачены. Они видели, как я хожу в церковь, что, по крайней мере для них, было странно. Им также странно было видеть, что я соблюдаю Шаббат от заката пятницы до заката субботы.

Отдам должное маме за то, что она не вмешивалась в мое личное пространство. Мама была таким же духовным искателем, как и ее отец, поэтому поняла, что я отправился в свое путешествие. И, будучи толерантным человеком, она не собиралась вставать у меня на пути. Пусть мальчик найдет Бога по-своему. Папа ничего не понимал. Уверен, что он считал мое увлечение нелепым, но молчал. Он все равно почти не разговаривал со мной, так что это была очередная тема, которой он старался избегать.

Тем временем энергии во мне становилось все больше. Однажды я курил травку и слушал Black Sabbath в компании ребят из «Догтауна», а на следующий день пел «Реквием» Форе с Калифорнийским хором мальчиков. А по субботам я сидел в церкви и славил Господа.

В течение недели я играл на барабанах в нашем школьном оркестре. Познакомьтесь с учительницей музыки Лидой Бисли. Крепкая дама из Техаса с тягучим южным произношением, мисс Бисли привела меня в форму. Она была крута. Мисс Бисли заставила меня играть на литаврах, глокеншпиле, маримбах, колоколах, малых барабанах и тамбуринах. Если я сбивался с ритма, она подбегала и играла мои партии сама. То же самое и со скрипачами. Как только они начинали путаться, мисс Бисли хватала скрипку и идеально исполняла партию. На самом деле она умела играть на любом инструменте, от валторны до кларнета. Я впервые видел музыканта, способного на это. Со временем я начал понимать, какое огромное влияние оказала на меня эта женщина. Я стал свидетелем чуда мультиинструментализма.

Но поначалу я терпеть ее не мог. Мисс Бисли была слишком суровой и требовательной. Все до смерти боялись ее. И все же мы не могли отрицать ее мастерства. Еще мы видели, насколько важным она считала совершенство. К концу первого семестра я ее полюбил. В свою очередь, она любила нас, независимо от уровня наших музыкальных умений. Мисс Бисли была необычайно страстным человеком. Таков был ее главный урок: неважно, сколько времени это займет – работай, пока не сделаешь все как положено.

Кроме Финеаса и Джоуи одним из моих близких друзей по хору был Ноа Котсен. Он был хорошим мальчиком, которого обожала моя мама. Мы делили комнату в хоровом лагере и часто устраивали ночевки как у меня дома, так и у Ноа, в Беверли-Хиллз. Для ребенка он был чрезвычайно хорошо воспитан и утончен. Ноа учился в престижной школе Гарвард-Уэстлейк в Колдуотер-Каньон. Его родители присылали в лагерь посылки, как и всем остальным детям, но в них были не привычные нам чипсы и печенье. Ноа доставались банки с импортными крабами, икрой, вареньем и другими деликатесами. Он увлекался модой, уходом за кожей и всеми прекрасными вещами в жизни. Его отец, Ллойд Котсен, владел компанией по производству мыла Neutrogena и собирал предметы японского искусства.

Ноа подсадил меня на самые разные песни. Он понимал музыкальные тонкости. Например, он указал на то, что в песне Карли Саймон «Nobody Does It Better» струнные партии реагируют на звуки духовых инструментов. Сидя в комнате Ноа, мы, должно быть, прослушали эту пластинку двадцать раз подряд, в то время как Ноа прыгал на кровати, распевая все новые и новые партии, с каждым разом все больше восхищаясь великолепием аранжировки.

За несколько дней до следующей запланированной ночевки у Ноа я пришел домой и обнаружил, что меня ждет мама. По выражению ее лица я понял, что случилось что-то ужасное. Она велела мне сесть, взяла меня за руку и, едва сдерживая слезы, сказала, что Ноа, его маму и еще одного мальчика из хора по имени Крис Деринг убили в доме Котсенов. Я оцепенел. В голове не укладывалось. Такое просто не могло случиться с людьми, которых я знал. Не помню, спрашивал ли я маму, как и почему это произошло, но даже если бы я это и сделал, у мамы не нашлось бы ответа. Ответы придут позже.

Все, что я знаю, – это то, что моего друга убили. Я запаниковал. Господин Котсен попросил меня помочь нести гроб на похоронах Ноа, но я был слишком травмирован, чтобы вообще там присутствовать. Сейчас я считаю тот момент самым большим проявлением слабости в своей жизни. Хотелось бы, чтобы тогда я смог найти в себе силы, но их не было. Я никогда не был на похоронах и просто не знал, что со всем этим делать.

Когда я узнал подробности, стало еще страшнее. Господин Котсен подал в суд на бельгийскую компанию за незаконное производство подделки запатентованного фирмой Neutrogena прозрачного янтарного мыла. Эта компания проиграла дело, и ее разгневанный владелец приехал в Лос-Анджелес, чтобы убить Ллойда Котсена.

Но в ту ночь, когда он вломился в дом, господин Котсен был в отъезде. Поэтому нападавший связал Ноа, нашего друга Криса и госпожу Котсен, а потом заставил их залезть под обеденный стол. Он планировал столкнуться со своим соперником в ту минуту, когда он приедет домой. Но господин Котсен, который был в Нью-Йорке, все не появлялся, поэтому бельгийский бизнесмен запаниковал и застрелил госпожу Котсен и двух мальчиков. Отец Ноа узнал об убийстве, когда ехал в такси. В конечном счете полиция вычислила преступника, но прежде чем они успели арестовать бельгийца в Брюсселе, мужчина покончил с собой.

На момент смерти Ноа было четырнадцать лет.