Мои родители понятия не имели, в кого я превращаюсь по ночам. Я самостоятельно открыл для себя подпольный мир музыки и танцев. «Одиссея» была первым местом, где я чувствовал себя своим – там собирались все белые вороны. В «Одиссее» крутили свежайшую музыку «новой волны», например Soft Cell, Haircut 100 и Romeo Void. Ребята ходили в рубашках в стиле тех, что носили при Елизавете I, похожих на блузки. Как только я вошел, меня обдало сырым запахом бутилнитрита. В задней части клуба был прилавок, где продавалось вещество под названием «раздевалка». Иногда мне не хватало денег на его покупку, но все равно мне немного перепадало, когда его передавали по танцполу. Голова кружилась, а я танцевал один в толпе до 4 или 5 утра, когда мне уже нужно было поспешить домой и вернуть украденную машину. Иногда я ходил на полуночный показ «Шоу ужасов Рокки Хоррора» в кинотеатре «Тиффани» на бульваре Сансет. Обкуренный и разодетый в пух и прах, я выполнял заученные танцевальные движения и выкрикивал знаменитые диалоги. Это было прекрасно. Это был сон наяву. Весь этот опыт напоминал атмосферу общности, церковного зова и ответа, которая свела всех фриков вместе.

Давайте еще раз перенесемся во временииииии.

На домашнем фронте отношения между мной и отцом становились все хуже. Он продолжал пилить меня из-за плохих оценок и грязи в моей комнате. Отец был прав; прав по обоим пунктам. Поэтому я постоянно оказывался под домашним арестом, но при этом все равно всегда находил способ улизнуть. Это происходило в то время, когда папины попытки добиться успеха в Голливуде терпели крах одна за другой. Его и без того взрывной характер стал еще более взрывным.

Я был в предпоследнем классе. Мне только что исполнилось шестнадцать. На выходе из школы я заметил одного парня, который громко слушал на бумбоксе песню группы Earth, Wind & Fire под названием «Boogie Wonderland», подыгрывая на барабане. На нем был дизайнерский костюм, модные мокасины от «Гуччи», золотые часы с перламутровым циферблатом и темные очки от «Порше». Его волосы выглядели так, будто укладку ему делал Видал Сассун. Этот парень не был похож на студента. Я принял его за профессионального музыканта. Естественно, я был просто обязан подойти к нему.

Он оказался дружелюбным чуваком – его звали Дэн Доннелли. Он только что переехал обратно в Лос-Анджелес из Юджина, штат Орегон. К восемнадцати годам он уже окончил среднюю школу и решил, что, если он разобьет лагерь на лужайке перед «Беверли-Хай», играя фанк на всю катушку, его заметят. Барабанная техника Дэна была выше всяких похвал. Когда дело дошло до ритмов в стиле R&B, он уже был виртуозом. Мать-мексиканка вырастила его и семерых его братьев и сестер в одиночку.

С того самого первого дня мы с Дэном стали неразлучны. Я познакомил его со своими друзьями, а потом уговорил учителя музыки взять его в школьную группу. Я вел себя как его агент. Мы оба горели желанием создать группу и донести нашу музыку до всего мира. Началась настоящая суматоха. Дэн усаживал меня за руль своего Olds Omega цвета ириса, а сам отстукивал ритмы на приборной доске, пока она не развалится к чертям.

Вскоре мы с Дэном начали бизнес на основе разработанной им модели: мы основали диско-диджей-компанию, которая обслуживала частные вечеринки. Дэн достал звуковую систему – четыре усилителя Yamaha, – а я научился диджейским приемам. Я был в курсе всех дисконовинок и знал, какие пластинки покупать. Кроме того, я знал, где в Креншоу, Ладера-Хайтс и Инглвуде проходят вечеринки. Я не стеснялся навязывать свои услуги. Мы называли себя GQ Productions, в честь модного мужского журнала, и раздавали броские визитные карточки.

Вскоре мы начали получать заказы на выступления. Мы соглашались на все – от праздников в честь шестнадцатилетия до домашних вечеринок и котильонов в бальных залах модных отелей. Если с самого начала мы были полны энергии, то теперь этой энергии стало в два раза больше. Мы активно налаживали связи. Одна из таких связей казалась выигрышным вариантом.

Это был сомнительный тип по имени Смоки. Он утверждал, что играет на барабанах в группе Gap Band. Gap Band были очень крутые, одна из моих любимых групп. Однажды вечером Смоки услышал, как мы импровизируем – Дэн на барабанах, я на гитаре, – и взорвался от восторга, заявив, что мы станем звездами. Смоки хотел помочь нам с созданием группы. Мы были бы ее лидерами, с его стороны оставалось найти нам помощников, а после нас ждали путешествия по всему миру.

Смоки даже приехал в Кловердейл, чтобы встретиться с мамой. Она скептически выслушала его болтовню, но не сказала ни слова. Когда он ушел, мама выразила свое сомнение. Тогда я решил бросить Смоки вызов во время нашей следующей встречи. Я попросил его продемонстрировать свои навыки игры на барабанах, но он отказался. Смоки сказал, что не хочет смущать Дэна. Мы настаивали. Вот тогда-то мы и узнали, что Смоки не может сыграть ни одного аккорда. Мало того, что он не был барабанщиком в группе Gap Band, он еще сидел на крэке! Нас с Дэном ослепили амбиции. Но мама всегда сохраняла ясность взгляда.

Эта оплошность меня не остановила. Ничто не могло меня остановить. Я все искал нужный звук, нужный голос. Я все время искал свою музыкальную сущность. И это принимало форму образования все новых групп с новыми друзьями.

В Беверли меня познакомили с парнем по имени Трейси Оберстоун. Его внешность была такой андрогинной, что многие принимали его за девушку. Мы сразу же подружились. Мама Трейси была чернокожей, родом с Ямайки, и отец был белым евреем, который не появлялся в жизни сына до тех пор, пока он не пошел в среднюю школу. Им оказался Сай Марш, влиятельный агент, который представлял интересы Сэмми Дэвиса-младшего. Марш наконец появился в жизни Трейси, но только для того, чтобы завезти сумку с одеждой из секонд-хенда. Я был свидетелем этой печальной сцены. Ситуация только усугубилась, когда Трейси узнал, что одна из наших школьных подруг, Трейси Марш, была дочерью Сая! Его отец даже не удосужился сообщить ему, что он ходит в школу со своей единокровной сестрой, не говоря уже о том, что они делят одно и то же имя!

Тонкий как тростинка, с густыми волнистыми волосами, Трейси-парень излучал энергетику, которая, как я был уверен, подходила для нашей группы, особенно в начале 1980-х годов, когда на сцене блистали Принс и Майкл Джексон. И, как один из мальчиков-танцоров на «Шоу Тима Конвея», он уже был профессионалом. Гендерно гибкий силуэт Трейси, который чем-то напоминал Мика Джаггера, делал его похожим на вокалиста. На самом деле первым делом при знакомстве я спросил его: «Ты умеешь петь?» – «Не совсем», – ответил он, но это меня не остановило. Я привел Трейси к нам домой и, сев за пианино, начал его обучать.

Мы с Трейси наскребли достаточно денег, чтобы снять небольшую студию на Вестерн-авеню и записать свежую песню «Love Me Up». Дэн играл на барабанах, я – на всех остальных инструментах, а Трейси пел. Воспользовавшись связями между школой Беверли-Хиллз и Голливудом, мы попросили нашу одноклассницу Джилл Богарт передать кассету с нашей записью своему отцу, Нилу, который владел лейблом Casablanca Records, домом Донны Саммер и группы KISS. Богарт назвал песню «ободряющей» и сказал, что хотел бы услышать что-нибудь еще. Но контракт мы так и не подписали. В шестнадцать лет я уже хотел заключить крупную сделку с лейблом.